Увядающая надежда - Лайла Хаген
Я никогда не была хороша в этом. Отвлекать и развлекать людей всегда было территорией Криса.
Тристан хмурится, как будто что-то обдумывает.
— Ты корпоративный юрист, верно?
— Да, — говорю я, покачиваясь с ноги на ногу. — Ты хочешь, чтобы я рассказала о своей работе? Это тебя не отвлечет. Скорее, наскучит до слез.
— Нет, просто… Мэгги говорила, что ты хотела стать адвокатом по правам человека до поступления в колледж.
Ах, опять эта мельница домашних слухов. Но меня это не расстраивает. Я не могла злиться на Мэгги. Она для меня как вторая мать. Я рада, что родители Криса оставили ее своей экономкой после того, как мы выросли.
— Я передумала, — говорю я резким тоном.
— Как так? Это большой шаг от юриста по правам человека к корпоративному юристу.
Хотя в его тоне нет ни малейшего осуждения или обвинения, мне хочется защититься.
— Просто потому, — огрызаюсь я, но затем смягчаюсь при виде его пораженного выражения лица.
— Мне жаль. Это очень чувствительная темя для меня.
— Твой выбор профессии?
Я вздыхаю, сидя на лестнице, на одну ступеньку ниже него. Никто не спрашивал меня, почему я решила сменить карьеру, хотя все знали, что я мечтаю стать адвокатом по правам человека. Смерть моих родителей в какой-то мере объясняло эту резкую смену. Или, ну… не совсем. Люди так и не поняли, почему. Они просто предположили, что это травмирующее событие как-то связано с моим решением. Но это не мешало людям — моим самым близким друзьям, даже Крису — осуждать мой выбор.
— Ты знаешь, как умерли мои родители? — спрашиваю я.
Тристан вздыхает.
— Нет.
— Эм…
Я выбираю место на лестнице и таращусь на него, теребя руки на коленях.
— Мои родители посвятили свою жизнь благотворительности. Это означало нечто большее, чем пожертвования или благотворительные вечеринки. Они часто летали в обездоленные страны, чтобы раздавать продукты питания и лекарства, а также курировать инфраструктурные проекты. Они были моими героями, в детстве и в подростковом возрасте, хотя иногда их подолгу не бывало дома. Я редко их видела.
Тепло овевает меня изнутри, когда я вспоминаю, как проверяла почтовый ящик, а затем и электронную почту, ожидая вестей от моих героев — узнать, когда они вернутся домой, чтобы провести время со мной и рассказать мне о своих последних достижениях.
— Вскоре они также были вовлечены в политику стран, которые были… политически нестабильными. Там, где опасность была больше, туда они и отправлялись. Желая принести надежду в места, где не было никакой надежды. Они были бойцами. Они верили, что могут что-то изменить. Через неделю после того, как мне исполнилось восемнадцать, они отправились в одну из таких стран, которая была на пороге революции. Революция началась через несколько дней после того, как они прибыли туда, и они были убиты.
Тепло внутри меня превращается во всепоглощающее пламя — пламя, которое превратило все воспоминания и мысли моих родителей в источник страданий и гнева вместо того счастливого места, которым оно было до их смерти.
— Мир не стал лучше. И они все еще мертвы. В чем был смысл?
Боль пронзает мои ладони, и я смотрю на свои колени, обнаруживая, что очень глубоко вонзила ногти в кожу.
— Дело в том, что такие люди, как твои родители, помогают этому миру становиться лучше с каждым днем, даже если ты не можешь увидеть это сразу. Они сделали много хорошего. Однажды я читал о них статью. Они были хорошими людьми. Бойцами.
Его голос нежен, но каждое слово ощущается как удар хлыста.
— О да, они были бойцами. Они боролись всеми силами, чтобы принести добро в мир. Они пожертвовали всем ради этого. Они отдали миру все. И что же мир дал им взамен? Ничего, — выплевываю я.
Я не осмеливаюсь встретиться с ним взглядом, опасаясь, что увижу тот же обвиняющий взгляд, что и у Криса, когда я так говорила перед ним. Но я не могу удержаться, чтобы не выплюнуть еще больше слов. Неправильных слов.
— Мир отнял у них все. И он забрал их у меня. Ты прав, они были бойцами. Но я бы хотела, чтобы они ими не были, чтобы они все еще были живы. Когда я была маленькой, я мечтала о том, как мой отец ведет меня к алтарю, чтобы отдать замуж. Отец Криса собирался это сделать, потому что моего отца здесь нет, чтобы сделать это.
— Ты озлоблена.
Тристан спускается по ступенькам, пока не оказывается рядом. Я все еще избегаю смотреть на него.
— Да. И эгоистична. Сокрушаться о том, что моего отца здесь нет, чтобы отвести меня к алтарю. Какая трагедия, правда? Когда в мире происходят настоящие трагедии. Трагедии, которые они пытались предотвратить. Раньше я хотела стать адвокатом по правам человека, потому что хотела пойти по стопам своих родителей. Но после того, как они умерли, я стала другим человеком. Я не хотела иметь ничего общего с тем, что они делали. Так что да… Вот так я впала в другую крайность и стала корпоративным юристом. Держу пари, моя слезливая история была не тем, что ты хотел услышать.
Я стараюсь говорить с юмором, как будто все это шутка.
— В том, что ты сделала, Эйми, нет ничего постыдного. Это естественная реакция — желание дистанцироваться от мира и идеалов своих родителей. У тебя это ассоциируется с болью. Тебе не нужно стыдиться. Я не осуждаю тебя, Эйми.
Его слова — такие простые, такие безмятежные — оказывают на меня успокаивающее действие. Подобно меду на ожоге, они обуздывают огонь, который опаляет меня, успокаивая трещины, которые пробили во мне сдерживаемые боль и стыд.
Он наклоняет голову, пока я не встречаюсь с ним взглядом, как будто чтобы убедиться, что я поняла его точку зрения. Но ни его слова, ни его взгляд не могут заглушить мысли, мучающие меня.
— Я не боец, как они, — шепчу я. — Если бы это было так, я бы так легко не сдалась. Я эгоистичный человек.
Тристан открывает рот, затем снова закрывает его, не произнося ни звука. Я отстраняюсь от него.
— Давай, скажи это. Все остальные без колебаний дали мне понять, что они думают по этому поводу.
— Ты не эгоистка. Если бы это было так, ты бы не пошла за этими листьями прошлой ночью. Лес ночью пугает тебя.
— Это не склоняет чашу весов в мою пользу. Но опять же, по сравнению со всем, что делали мои родители, ничто из того, что я делаю, не склонит их в мою
