По ту сторону от тебя (СИ) - Алиса Евстигнеева
Подметила это всё как-то автоматически, словно наблюдая за нами со стороны, как если бы мои душа и тело разделились. Он, я и тонна обмана.
Из динамика донеслась неразборчивая речь, но сейчас смысл разговора и не имел никакого значения. Тот факт, что я слышу голос матери спустя столько лет, буквально сводил с ума. Я не хотела её слушать, но с какой-то фанатичной жадностью напрягала слух и ловила каждую нотку, каждую интонацию. Отчего-то у меня сложилось впечатление, что она чем-то недовольна.
Новгородцев, закусив губу, стоически внимал телефонную отповедь — а мне очень хотелось, чтобы это была именно она. Во мне вообще проснулась доселе небывалая кровожадность.
Голос в трубке стих, и мой спутник так же ровно сообщил:
— Извини, я сейчас за рулём, не могу говорить. Поверь, всё под контролем, — его собеседница попыталась возразить, но он повторил, на этот раз куда более резко: — Всё под контролем.
Утверждение сомнительное.
— Я перезвоню. Через час.
Ему сказали что-то ещё и… отключились.
И вместе с этим я словно вернулась в своё тело, ощутив острую боль в висках. Словно черепная коробка не выдержала и решила разорваться от абсурдности происходящего.
Прижала пальцы к вискам, пытаясь совладать с собой… дыхание было сдавленное и недостаточное, точно в приступе удушья.
— Кир…
— Молчи. Прошу тебя, только молчи.
О панических атаках до этого дня я только читала, и относилась к этому явлению достаточно скептически. Однако с каждым следующим мгновением, проведённым наедине со своей болью, мне становилось всё… страшнее. Казалось, ещё чуть-чуть — и я либо задохнусь, либо просто не выдержу ритм сердца, которое безостановочно трепыхалось в груди.
Вывел меня из этого состояния Глеб, коснувшись моей коленки кончиками своих пальцев.
— Кира?
Меня буквально вырвало из пучины паники, которая в одно мгновение переродилась в приступ кипящей злости.
— Не смей! — прорычала я, откидывая его руку в сторону. — Не смей меня больше трогать никогда.
Не знаю, чего он там от меня ожидал, но Новгородцев явно опешил от силы моих эмоций.
Внедорожник нервно дёрнулся вбок, чуть не протаранив попутный автомобиль. Водитель недовольно засигналил нам, а я подумала о том, что, попади мы сейчас в аварию, это был бы не самый плохой исход этой истории. По крайней мере точно не хуже предстоящего разговора.
Примерно с минуту мы проехали в полной тишине, пока меня наконец-то не прорвало:
— Это же была она… Она, да?
Я не знала, как назвать её. Элина? Согласитесь, как-то глупо звать собственную мать по имени. А произнести вслух слово «мама» у меня не поворачивался язык.
— Да, — односложно отозвался он.
Мы ещё немного помолчали. У меня всё никак не получалось сформулировать верный вопрос так, чтобы не сорваться на крики и претензии.
В итоге вышло сбивчивое:
— Зачем это нужно было тебе… вам…
— Она ничего не знала, — быстро заговорил Глеб, невольно увеличивая скорость авто, но, кажется, никого из нас это сейчас особо не волновало. Забавно, что он тоже избегал называть ЕЁ мамой, то ли щадя мои чувства, то ли просто опасаясь спровоцировать лишний раз. — Это было только моим решением приехать сюда.
— Для чего?
Он задумался, явно пытаясь подобрать правильные слова.
— Мне хотелось посмотрел на тебя.
— Посмотрел?! — взвизгнула я, вдруг ощутив себя диковинной зверушкой.
— Посмотрел, — серьёзно кивнул он головой. — Ты только выслушай меня до конца, хорошо?
— Да пошёл ты! — закричала во весь голос и попыталась дать ему пощёчину, но, к сожалению, Новгородцев увернулся, а внедорожник опять дёрнулся в сторону.
Глядишь, нам повезёт, и до города мы сегодня попросту не доедем.
— Успокойся, — сквозь зубы процедил Глеб, краем глаза наблюдая за тем, как я тщетно пытаюсь совладать с эмоциями.
Отвечать как-либо на его требовательный тон я не стала, лишь треснула от досады по дверце. Будь моя воля, из машины я бы десантировалась прямо так — на полном ходу, но предусмотрительный Новгородцев успел заблокировать замки раньше, чем мне приспичило рваться наружу. Салон авто теперь казался тесной и душной ловушкой, словно в один момент из него удалили весь воздух.
— Останови! — приказала, вновь двинув кулаком по стеклу. — Останови!
Новгородцев сделал вид, что не слышит, но костяшки его пальцев побелели — так сильно вцепился в руль, видимо, чтобы случайно не сорваться и не сомкнуть их на моей шее.
— Останови, выпусти! — повторяла как заведённая, глотая горькие слёзы, которые неудержимо катились по моим щекам.
Глупо. Как же это глупо. Умом я всё понимала. Ну подумаешь, какая ерунда: вытерпеть его компанию ещё с полчаса. А потом спокойно выйти из машины и удалиться в неизвестном направлении. В конце концов, никто бы не стал удерживать меня насильно. Однако боль внутри была настолько острой, беспощадной, что казалось — ещё чуть-чуть, и я попросту умру. А какой-нибудь шибко умный врач в своих бумагах напишет неровным почерком: «сердце пациентки остановилось вследствие душевных травм, несовместимых с жизнью». Или от этого не умирают? И мне поставят банальный инфаркт на фоне стресса.
Короче, мыслей в голове было много, а понимания, что с ними делать, — ни на йоту. И красной нитью через весь этот сумбур: «Ты должна уйти, иначе…». Что «иначе», я тоже так и не решила, окончательно отчаявшись и скатившись в некрасивую бабскую истерику. Жалобно шмыгнула носом и, устав бить по стеклу, не придумала ничего лучше, чем вцепиться в крепкое мужское плечо, потянув его на себя. От неожиданности Глеб крутанул руль вбок, едва не влетев в заграждение, тянувшееся вдоль трассы. Успев затормозить в самый последний момент, он отбросил мою руку и с чувством выматерился.
— Кира! Ты совсем сдурела?!
Обидно не было. Было никак. Я даже плакать перестала, вскинув на него свои опухшие глаза, то ли с гордостью, то ли с презрением.
— Успокойся, пожалуйста, — почти взмолился Новгородцев, — успокойся, и мы поговорим, просто поговорим как два цивилизованных человека.
— Мне не о чем с тобой разговаривать.
— Да… блин! — не выдержал он и, похоже, взяв с меня пример, от души двинул по рулю. Бедный лексус огребал сегодня от нас обоих. — Послушай! — сделал над собой огромное усилие, чтобы сохранить хоть какое-то подобие спокойствия. — Понимаю, что ты в шоке, что ты расстроена… Но, пойми, это всё… — устало потёр
