В чужом отражении (СИ) - Лошкарева Виктория Витальевна

Тогда я и предположить не могла, кем на самом деле является Соболев.

Глава 14

Память, интересная штука: я запомнила взгляд Соболева, его удивление… даже неуверенно произнесенное шёпотом моё имя (которое прозвучало как взрыв бомбы, несмотря на голоса орущих комментаторов в телевизоре) , но я не запомнила ни одной детали из того, что случилось после.

Меня накрыла самая настоящая истерика: я рыдала, обивалась от рук Соболева, задыхалась от эмоций и боли в горле.

Кажется, меня умывали то теплой, то холодной водой; качали, как маленькую, на руках, шептали слова утешения… Ни голоса, ни слов, ни даже отдалённого осознавания то, что со мной делают — ничего этого не запомнилось.

Наконец, мне подали большой стакан пахнущей каким-то лекарством воды и заставили выпить это целиком, до дна.

— Давай, Яна, — услышала я как будто сквозь толщу воды голос моего Димы. – Тебе надо выпить полный стакан.

Я чувствовала себя настолько измотанной, что, в конце концов, выполнила то, что от меня требовали – только ради того, чтобы меня оставили в покое…

Наконец, все звуки вокруг затихли…

Я лежала, закрыв глаза, желая только об одном — забыть обо всём, что произошло.

Забыть Димину жестокость, и то, что он вытворял с моей сестрой.

Я вдруг подумала о том, что мы с ней на одно лицо – близнецы… Что, если он жил всё это время не со мной, а с Анькой?

Меня резко замутило.

Я не успела даже подняться на ноги – всего лишь открыла глаза и инстинктивно подалась к стене – туда, где заканчивался белоснежный ковёр и начинался паркет.

Меня вырвало – то ли организм, наконец-то, нашёл способ избавиться от алкоголя, то ли всё дело было в разодранном изнутри горле… Так или иначе, это сыграло мне на руку : я наконец-то очнулась и пришла в себя. Оглядела комнату – огромная, дорого обставленная спальня. Судя по приоткрытому вдалеке окну и дереву, заглядывающему в него, комната находилась то ли на втором, то ли даже на третьем этаже.

Внезапно я услышала шаги в коридоре. Не знаю, что на меня нашло: видимо, я просто не готова была к общению с Соболевым: я осторожно вернулась в кровать, и, улегшись на живот, сделала вид, что крепко сплю.

Мой протрезвевший мозг кричал о том, что обмануть Соболева у меня не получится: следователей учат обращать внимание на мелочи, и, даже если он не заметит с порога следы моего… хм.. следы в углу комнаты, то даже поза, с которой я лежу, вызовет подозрения.

«Значит, надо расслабиться и представить, что я просто сплю»», — со злостью на собственную слабость, подумала я и в самом деле заставила своё тело расслабиться.

Почти сразу же после этого дверь приоткрылась – и я почувствовала прикосновение жесткого мужского взгляда. Соболев (а это был, несомненно, именно он), долго сверлил взглядом моё спящее тело, к счастью, так и оставаясь на пороге.

Если бы он зашёл в комнату, я бы не смогла его провести, а так… так у меня получилось.

Дверь закрылась, и я почувствовала облегчение.

В тот момент я ничего ещё не планировала, ни о чем не думала: ни о побеге, ни о выяснении отношений. Я просто не могла заставить себя встретиться лицом к лицу с мужчиной, которого любила… но уже, кажется, и ненавидела.

Эта короткая передышка могла мне помочь самостоятельно прийти в себя; составить своё собственное мнение о том, что случилось – сделать свои собственные, независимые выводы. Это было важно!

Уже тогда я инстинктивно боялась того, что Соболев сумеет настолько запудрить мне мозги, что я в конце концов поверю в то, что Луна – это Солнце, а темная ночь на сам деле яркий день. Или как там это у Шекспира?

Я не знаю, куда бы меня привели мои мысли, но как раз в этот момент из приоткрытого вдалеке окна послышался звук подъехавшей к дому машины, и громкие выкрики моей сестры . Аня – она была тут.

Сестра кричала что-то грубое, требовала её отпустить… потом хлопнула дверь, и звуки затихли.

Я прижалась к стене, понимая, что не хочу ни о чем думать. Не-хо- чу!!! Даже как идиотка принялась мысленно напевать про себя какую-то дурацкую мелодию – чтобы только не думать об Аньке.

Она обо мне не подумала.

Ещё когда я «наслаждалась» близостью с Соболевым ( хотя, какая, там нафиг близость – моё тело просто использовали для удовлетворения определенных мужских нужд), я поняла, что Анька не работает никакой моделью. То есть, может, конечно, она и работала когда-то там, но зарабатывала она явно не этим.

Если бы я была не совсем идиоткой, я бы ещё в машине это поняла – когда водитель трепался с охранниками. Но я тогда изображала из себя наивную дуру…

При этом Дима назвал имя моей сестры — они явно были неплохо знакомы (иначе с какого бы ляда ему заказывать и ждать именно Аньку), а Анька…

Почувствовав во рту неприятный вкус, я поняла, что прикусила губу до крови.

Итак, Аня и Дима знакомы. Возможно (хотя кого я обманываю ? - Очевидно, а не возможно), знакомы они давно и лично… я бы даже сказала, интимно.

А теперь представим, что это просто совпадение. Пусть город у нас и миллионник, но подобные совпадения, говорят, случаются: у Ани не очень распространённая профессия, и Дима мог когда-то пользоваться её услугами. А мне не сказал, потому что просто не знал, что мы сёстры.

Нет, бред — он не мог этого не знать, мы же близнецы.

А что, если, он знал, но не хотел говорить? В конце концов, Анька тоже не афишировала ни своё знакомство с Соболевым, ни свою профессию.

Я поняла, что из последних сил хватаюсь за остатки морали и здравого смысла. Мне было физически больно от того, что со мной сделал Соболев… но ещё больней мне становилось от той мысли, что он проделывал тоже самое с моей сестрой. И что Анька специально отправила меня сюда— дабы продемонстрировать мне всю подноготную моего парня.

Глубоко вздохнув, я решительно шагнула к двери и открыла её.

У меня не было плана, я не знала, что буду делать, оказавшись перед сестрой и Соболевым, но…

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​ … на моё счастье, архитектор, проектировавший дом, проектировал семейный особняк, а не крепость: лестница, к которой я вышла, вела на первый этаж, прям в гостиную, не отделенную ни дверьми, ни дополнительными перегородками.

Я была ещё на самом верху лестницы, когда услышала Анькин рёв.

Присев, я посмотрела вниз через балясины: мою сестру за волосы, волоком, тащили в сторону кресла, в котором сидел злющий Соболев — он него злостью прямо за версту несло, хотя он и старался держать себя в руках.

— Не перестанешь выть, — процедил Соболев, глядя на мою сестру, - Раф выбьет тебе зубы.

Анька тут же, словно по команде, замолчала.

— Надо же, — хрипло рассмеялся Дима, махнув своему охраннику, чтобы тот отпустил мою сестру . — Удивила, дорогая! Я думал, в тебе мозгов совсем не осталось.

Аня жалобно протянула что-то неразборчивое.

Соболев вдруг сделал резкий выпад – и прижал коленом голову моей сестры к полу.

— А сейчас ты, шлюха последняя, мне обо всём расскажешь.

— Больно, — заныла Аня.

— Очень на это надеюсь, — усмехнулся Соболев, оставшись на месте. – Давай, начинай каяться. И смотри: соврёшь что — я лично прослежу, чтобы у тебя не осталось ни одного целого зуба.

— Я…я… так получилось, — обеспокоенно протянула Аня.

— Скажи ещё, что не хотела, — заржал охранник Соболева. – Всегда мечтал получит отсос от беззубой бабы.

— Раф, бля, — фыркнул Соболев, - ну у тебя и фантазии.

И тут же сильнее придавил ногой голову моей сестры.

— Я жду, сука.

Аня, понимая, что жалобные стоны здесь никого не разжалобят, начала рассказывать про мой звонок и наш сегодняшний вечер.

Она на удивление хорошо запомнила наш телефонный разговор и моё состояние, в котором я ей позвонила. Она передала каждую мою эмоцию, каждое сомнение, которым я мучилась, каждую мою слезинку.