Джессика Соренсен - Спасение Келли и Кайдена (ЛП)

Я спешила по коридору, прижимая книги, и выбежала на улицу. Все бежала и бежала, пока не оказалась благополучно под трибунами рядом с футбольным полем, где никто не мог меня видеть. Я засунула два пальца себе в рот и давила на горло, пока не опустошиться мой желудок от обеда. Затем я села в грязь и наблюдала сквозь сиденья за тренирующейся футбольной командой, мечтая о том, чтобы я навсегда могла остаться здесь.

Moе дыхание сбивается, когда я выхожу из машины в снег на зимний воздух. После того как я захлопываю дверь, шины прокручиваются в грязи, и он уезжает не обернувшись. Даже притом, что я хочу последовать за ним, я разворачиваюсь и иду с низко опущенной головой.

Кайден

Я официально заявляю, что я самый большой мудак в мире, выезжая с парковки. Пренебрежительно обошелся с самой грустной девушкой в мире, и не один раз, а два, и вдобавок ко всему – поцеловал ее. Я чертов идиот. Я вижу, как она смотрит на машину, когда выезжаю со стоянки на дорогу, ее голова опущена, и вероятно она чувствует себя дерьмово.

Но это для ее же блага, это то, что я продолжаю говорить себе. Однажды, она вспомнит все это и будет радоваться, что ей не пришлось иметь дело со мной всю жизнь. Мое бремя и мои проблемы должны касаться только меня, одного меня.

И все же... целовать ее снова было огромной проблемой. Я отдаляюсь от кафе, слякоть брызгает на лобовое стекло, когда я лечу вниз по главной дороге на машине моей матери. Мое сердце бьется глухо, летя так же быстро, как и машина, а губы горят от ощущения поцелуя. Внутри машины витает ее аромат, и я не могу перестать думать о том, как хорошо она пахнет, когда я приближался к ней, и какого это чувствовать, прикасаясь к ней.

Я никогда не должен покидать этот дом. Мама была пьяна и захотела что-нибудь съесть. Мне не хочется, чтобы она водила в нетрезвом виде, поэтому и согласился съездить. Но появиться в публичном месте было плохой идеей. Я знаю много людей, и многие осуждают меня. И потом…Келли была там... И видеть ее...

Слезы грозились вытечь из глаз, когда я оставлял ее около из кафе, но боль и печаль заставляют меня хотеть остановиться. Я не могу позволить чувствам вылезти наружу, ни тогда, когда у меня нет способа отключить их. Потом я буду иметь с ними дело и не смогу справиться. Но мои глаза продолжают наполняться водой, и становится чертовски сложно видеть. Все это кажется таким белым и сентиментальным, что я не могу сфокусироваться на дороге. Я должен остановиться, узел сжиматься в груди еще больше.

Держась за руль, я нагибаюсь к бардачку, надеясь, что у мамы есть там отвертка или что-то острое. Мне просто нужно быстрое решение временно отключить чувства. Я продолжаю смотреть на дорогу, копаясь в бардачке. Есть куча бумаг, тюбик губной помады, пакетик освежителя воздуха.

— Блядь! — Здесь нет ничего острого. Я захлопываю крышку бардачка и сажусь вовремя, потому что впереди стоит маленькая голубая машина, остановившаяся посреди дороги, из которой валит дым.

Я нажимаю на педаль, и тормоза машины визжат до полной остановки. Снег и слякоть разбрызгивается в стороны, когда задняя часть машины теряет контроль и ее заносит. Машина останавливается в футе от столкновения.

Я бью ладонями по рулю. Я теряю контроль над всем... над чувствами, и в конечном итоге это может убить.

Только я не уверен, бояться мне этого или радоваться.

Глава 7.

Не думать долго о многих вещах

Кайден

Прошло около полутора недель после моей выписки, и я чертовски взбешен. И шокирован. И во многих вещах до сих пор не могу разобраться. Последний раз я видел Келли, когда оставил ее в том кафе. С тех пор как сбежал от нее, она несколько раз пыталась мне позвонить, присылала сообщения, но я не отвечал.

Все время торчать дома тяжко, и немного уныло, особенно учитывая, что вчера было Рождество, которое никто не заметил. Хотя так было всегда. Мама избавилась от всех ножей, бритв и любых других острых предметов. Не уверен, ради отца или ради меня. Мой старший брат, Тайлер, тоже до сих пор здесь. Похоже, он потерял работу и жилье, поэтому теперь обосновался в подвале, где мы прятались, будучи детьми. А еще он пьет не меньше нашей матери. Отец ни разу не объявлялся после моего возвращения. Мама уверяет, что он в командировке, но мне почему-то кажется, что он просто прячется до тех пор, пока они не будут уверены, что я не стану говорить о событиях той ночи.

— Хорошие новости, — сообщает мама, когда я захожу на кухню. Сейчас ранее утро, но она уже при полном параде, с прической и макияжем. Она сидит за столом, попивает кофе, перед ней журнал и полупустая бутылка вина.

Я подхожу к кухонному шкафчику.

— Да ну.

Мама поднимает кружку.

— Да, если ты считаешь новости о том, что тебя не отправят в тюрьму, хорошими. — Она делает глоток, после чего ставит кофе обратно на стол. — Кажется, Калеб и твой отец пришли к соглашению. Мы заплатим ему десять тысяч долларов в обмен на отказ от обвинений.

— Разве это законно?

— Какая разница, законно это или нет?

Я открываю дверцу и достаю коробку печенья Поп-Тартс.

— Разница есть… К тому же, откуда вам знать, вдруг он возьмет деньги, а потом все равно выдвинет обвинения. Калеб ведь не какой-то там хороший, честный парень.

— Нет, он – парень, которого ты избил. — Она добавляет в кофе немного сливок. — Хватит спорить. Отец так разобрался с ситуацией. И скажи спасибо, что он разобрался.

Ненароком смеюсь.

— Сказать спасибо. — Я указываю на свой бок, где уже формируется шрам. — За что? За это?

Мама подносит кружку ко рту и злобно смотрит на меня.

— Ты про рану, которую сам себе нанес?

Я с силой захлопываю дверцу, отчего мама вздрагивает.

— Ты знаешь, что это неправда… и я бы хотел… я хотел… — Я бы хотел, чтобы она просто призналась, что знает, но ей безразлично. Уж лучше так, чем ее притворство, будто ничего не происходит.

Поставив кружку на стол, она перелистывает страницу журнала, беззаботно пожимая плечами.

— Мне известно только то, что ты сам себя порезал, а твоего отца даже дома не было той ночью.

— Мам, ты такая…

Она ударяет рукой по столу, ее тело дрожит.

— Кайден Оуэнс, мы больше не будем об этом говорить. Ситуация улажена, мы продолжаем жить дальше, как всегда делали.

Я опираюсь о кухонную стойку, заведя руки за спину, и сжимаю столешницу.

— Почему ты всегда защищаешь его? Ты должна защищать своих детей… только даже не хочешь признать, что происходит.