48 минут, чтобы забыть. Фантом (СИ) - Побединская Виктория

Говорить о влюбленности было рано, но логическая моя часть никак не могла придумать оправдания мыслям о Нике, которые не покидали голову. Язвительный, скрытный и вечно недовольный всем вокруг. А его глупые шуточки, замечания по каждому поводу, неприветливый взгляд, которым он встречает каждого? Разве возможно полюбить такого? А изменить? Господи, да скорее в Лондоне навек засияет солнце, чем Ник станет вести себя как нормальный человек.

Я это знала. И пришла пора признать: эти недостатки мне нравились. Теперь я стала замечать, что есть в нем что-то, заставляющее лишний раз взглянуть в зеркало перед тем, как спуститься вниз, неосознанно поправить волосы, когда он оборачивается.

Ник вел себя точь-в-точь как обычно, разве что менее злобно и саркастично, а вот я внезапно начала его побаиваться, потому что написанное в дневнике опрокинуло моё представление о нем с ног на голову.

Пока мы находились по разные стороны стены, имя которой Джесс, регенерация творила настоящие чудеса. На третий день Ник смог занять положение «полусидя». На седьмой — встал. И хотя, поддерживаемый братом, сделал не более двух шагов, выглядел вполне решительно. Ссадины на его лице ещё не до конца затянулись, а бледность с кожи так и не сошла, — хотя когда Ник отличался здоровым румянцем? — но вид у него стал куда лучше.

— Я все больше убеждаюсь, что в тебя переселился тот чертов кот, что свалился с нашего балкона и исчез. Вместе со всеми своими девятью жизнями, — говорит Джесс, помогая брату подняться. Ник шипит и стискивает зубы. Стоять без опоры ему пока удается с огромным трудом. — Я старался зашивать как можно аккуратнее, но шрам все равно останется нехилый, так что постарайся уж, чтоб края не разошлись.

— Плевать на шрам, — отмахивается Ник. — Ты внутри там ничего друг к другу случайно не пришил? Чего мне так паршиво?

— Поверь, после того, как мы обсудим наше положение, боль покажется тебе детскими забавами. Радуйся, что не истек кровью, пуля каким-то чудом не задела внутренние органы. Хотя ее могло и не быть, — добавляет Джесс, укоризненно глянув в мою сторону.

Если Ник мастерски умеет выводить из себя одним присутствием, Джессу хватает всего лишь взгляда. Терпеть одного Лаванта, с которым ты на ножах, сложно, но возможно. Умноженные же на два, братья превращаются в жутко невыносимый коктейль.

Если после знакомства с первым я разжилась минимум парой прозвищ, то в случайно брошенных Джессом фразах уже научилась отчетливо читать весь диапазон придирок, начиная с классических тычков вроде «от тебя никакой помощи», «не разбрасывай вещи, Виола», «ладно, сделаем вид, что ты меня понимаешь», и заканчивая намекающими «мечтаешь вернуться домой, Виола?» или «к сожалению, в твоем случае это семейное». От этих мелких пакостей, которые кроме меня никто не замечал, так и хотелось вмазать ему промеж бровей, но я лишь выдавливала улыбку, будто это был комплимент, и молча покидала комнату.

На этот раз глядя Джессу в глаза, я изображаю нескрываемое презрение.

— Как только смогу, накину на радостях, — цедит Ник и, опираясь на стену, оборачивается, а я не успеваю сменить выражение лица. Он на секунду застывает. В его взгляде нет колкой враждебности. Скорее недоумение и растерянность. — Кажется, тебе тоже не помешает выпить, — добавляет он.

Дверь распахивается, и на пороге появляется Арт. Следом за ним высится Шон. Никто почему-то не входит, и парни застывают в дверях, словно пробка в бутылочном горлышке. Ни туда, ни обратно.

Их удивление свистит из каждой щели, оно и понятно. Ник сам стоит. Пусть и опираясь на стену, но стоит. Это ли не чудо?

Все молчат, пока Арт не выскакивает вперед, демонстрируя широкую улыбку:

— Вид у тебя ну полное дерьмо! — заявляет он. Углы губ Ника словно против воли тянутся наверх, и его улыбка удивительна настолько же, насколько слова Кавано нелепы. Все моментально выходят из ступора.

Артур в дружеском полуобъятьи похлопывает друга по плечу.

— Бинты! — шипит Ник и, когда тот отпускает, со вздохом облегчения прислоняется обратно.

— Рад, что ты снова в строю, — перенимает эстафету самых нелепых в мире приветствий Шон и делает шаг вперед, но Ник предупредительно выставляет руку и тут же морщится. Видимо, двигать любыми частями тела ему пока слишком больно.

— Прости, прости, — отодвигается подальше Шон, тут же натыкаясь спиной на Рейвен. Когда она вошла, я даже не заметила. Эта комнатушка явно не рассчитана вмещать столько людей.

— Ты раздавишь меня, идиот, — шипит позади него девушка. Шон резко оборачивается, пытаясь ее придержать, но Рейвен, вырвав локоть из его широких ладоней, тут же спешит встать подальше.

Мне остается только мило улыбнуться, пока брат хозяина комнаты, сложив руки на груди, следит за происходящим, словно хищная птица.

— Быстро же ты поднялся, — говорит Артур, вставая со мной рядом.

— Мне помогали, — отвечает Ник. Одна из его темных бровей приподнимается, а губ касается призрак кривой ухмылки. — Когда-то же надо учиться принимать помощь, — добавляет он.

Внутри меня все вздрагивает от этих слов. Именно их я сказала в ту ночь, когда Ник бился в горячке. Я опускаю взгляд.

— Итак, раз все в норме, живы и готовы наконец действовать, — говорит Рейвен, — каков наш план?

— Переждать здесь, пока Ник не восстановится, — отвечает за всех Арт. — Потом бежать. Бежать по поддельным паспортам в Америку так, чтоб пятки сверкали.

Мы переглядываемся. Никто не перечит. Думаю, с планом согласны все без исключения. Ник, устав стоять, опускается обратно на диван.

— Но мы так не договаривались, — возражает Рейвен, глядя на всех по очереди растерянным, удивленным взглядом, в котором явно читается обида.

— Прости, детка, — вклинивается в разговор Арт, — но единственный человек, с которым ты могла о чем-то договориться, сейчас не вспомнит ни слова из контракта, что вы заключили, кидаясь друг в друга картинками на крыше. Так что теперь это тайна за семью печатями, и придется тебе…

— Постой, постой, постой… — перебивает его Ник. — Что ты только что сказал про договор на крыше?

Я невольно сглатываю комок в горле, чувствуя, как бледнеет лицо. Одна мысль о том, к чему этот разговор ведёт, заставляет меня искать глазами выход, который так стратегически загораживает Шон. «Сдвинься, сдвинься», — мысленно приказываю я ему.

Пока я просчитываю пути к побегу, Артур поднимает голову, набирая в легкие воздуха, и сбрасывает эту бомбу.

— Мы открыли диск, — так, словно констатирует самую очевидную в мире вещь. — Паролем к нему был номер жетона Тая. Ты вроде как сам его Виоле оставил, так что кого здесь винить? И вот я сидел как-то вечером, а жетон валялся рядом, и я подумал: «А почему бы и нет, Артур?» Ну и дневник там твой тоже вроде как… так что…

— Вы решили и его открыть…

И это не вопрос. Ник слишком быстро переходит в наступление.

Он знает, что мы читали его дневник. Я вижу это по тому, как медленно, но верно он вторгается в мысленное пространство каждого. Пусть его тело слишком истощено, чтобы даже стоять ровно, разум ищет ответы, и ничто не сможет ему помешать.

Сейчас я завидую Шону, которому нечего скрывать. Опустив глаза, чтобы стыд не проступал на лице, словно невидимые чернила, я тереблю заусеницу, пытаясь схватить её ногтями, но, оторвав, делаю только хуже. На пальце выступает капля крови. Положение как обычно спасает Арт:

— Я читал, — заявляет он. — Но чувством вины себя загружать не собираюсь, — а потом наклоняется к моему уху и тихо шепчет: — Ты мне не помогаешь!

Разумеется, какая сейчас с меня помощь? Я вся обратилась в закостеневшую от страха приближения неминуемой участи статую, застывшую в безмолвном крике. Не так все должно случиться. И не здесь.

Долгое время я мечтала рассказать всё, что чувствую, и, глядя Нику в глаза, честно спросить: что нам теперь делать дальше? Но никогда не смогу вытащить эту правду на глазах у всех присутствующих.