(Не) мой папа - Маргарита Дюжева
Гад самоуверенный.
— Угу, — сдержано киваю, не произнося ни слова, чтобы по голосу не узнал.
— Ты знаешь, как его зовут?
Со стороны, наверное, можно подумать, что я чокнутая. Чего-то мычу, головой мотаю, скукожилась вся, как воробей на ветке.
— Мам, а мы пойдем на горку?
— Угу.
— А в магазин?
— Угу.
Девочка моя, что ж ты такая болтливая сегодня, а? Я все еще тешу себя надеждой, что каким-то чудом удастся выбраться из этой передряги, но тут в раздевалку выглядывает воспитательница:
— Евгения Александровна, а вы за кружок заплатили?
Я снова киваю, чувствуя себя полнейшей идиоткой.
Сапог я починила — там подкладка в молнию попала. Маришке осталось обуться, и можно бежать, а шарф с шапкой я ей и коридоре повяжу.
— Вам еще надо выбрать костюм для Мариночки. Есть вот такая снежинка и вот такая. Что скажете?
С этим я тоже справляюсь — киваю на тот костюмчик, который больше понравился.
— А еще мы заказываем всем одинаковые футболки на физкультуру. Нужен ваш размер.
Вот черт. На этот вопрос ни мычанием, ни кивком не ответишь.
— Сто четыре, — цежу сквозь зубы.
— Сколько? Я не расслышала.
У меня искры из глаз.
— Сто четыре, — произношу чуть четче.
— Хорошо. Запишу. Приятного вечера.
Спасибо, Ольга Алексеевна, и вам того же!
Я быстренько затягиваю молнию на комбезе дочери и, схватив ее за руку, устремляюсь к двери, старательно отворачивая лицо в сторону.
Только не помогает ни черта.
— Жень? — раздается удивленный голос, выбивая почву из-под ног.
Нервно сглатываю. Не хочу поворачиваться к нему. Не буду.
Он решает эту проблему сам. Просто встает поперек дороги, не позволяя выйти из раздевалки. Маринка удивленно хлопает глазами, а я, похоже, на грани самого натурального обморока.
Не так я себе все это представляла. Ох, не так. В моих грезах как минимум я была прекрасна, как лебедь, под руку с красивым мужчиной, которой любит меня и мою дочь, вся такая недоступная и уверенная в себе. Не вышло.
Как бы мне ни хотелось, но притворяться глухой и слепой смысла нет, поэтому, тяжко вздохнув, здороваюсь:
— Здравствуй, Денис.
Он удивленно переводит взгляд с меня на Маринку и, по-моему, тоже не знает, что сказать.
— Э… это… это твоя?
— Моя.
— Я не знал, что у тебя есть дочь, — он все еще растерян и пока не сложил два плюс два.
— Наверное, потому что тебя это не касается. Можешь с дороги отойти? Нам некогда. Спасибо.
Протискиваюсь мимо него, чуть не волоком вытаскивая за собой Маринку, которая внезапно решила включить режим ленивой картошки и едва переставляет ноги.
— Погоди, — он перехватывает мою руку, не позволяя убежать, — ты же тогда сказала, что просто пришла устраиваться на работу.
— И что? — мне все меньше нравится этот разговор. — Мне не подошли условия, и я не согласилась. В чем проблема?
— Да ни в чем, — примирительно произносит он, — просто удивился…
— Папа! — из группы выскакивает его сын.
И я очень благодарна ему за то, что он так вовремя. Денис отвлекается на него, а я, воспользовавшись заминкой, уношу ноги.
Ни жива ни мертва выскакиваю из детского сада:
— Мама, — канючит Маришка, не понимая, почему я ее чуть ли не волоком тащу за собой, — у меня ножки болят.
— Иди ко мне, — подхватываю ее на руки.
— Гулять хочу.
— Потом. Сейчас идем домой. — Она обиженно замолкает, а я чувствую себя конченой истеричкой и психопаткой: — Прости, милая, мама просто очень… хочет в туалет.
— Сикать? — тут же интересуется дотошная девочка.
— Ага, — соглашаюсь с нервной улыбкой, — очень-очень хочет.
Немудрено после такого стресса.
— Терпи! — сурово кивает она, — ты же большая.
— Терплю. Но надо поторопиться.
— Тогда побежали.
Я действительно бегу к остановке. Пешком сегодня точно не пойдём — у меня ноги дрожат и подгибаются. Не слишком ли много впечатлений на один день? Дед Мороз, хватит с меня подарочков! Дай продохнуть!
Автобуса все нет, и я каждую секунду оглядываюсь, ожидая появления Дениса. Прибежит сразу, как только до него дойдет. А до него обязательно дойдет.
Наконец, подъезжает нужный автобус, и мы с дочерью заходим внутрь. Она переживает за меня, с детской нежностью гладит по руке, приговаривая:
— Терпишь?
— Терплю.
Было бы смешно, если бы не было так грустно и страшно.
Лана была права. Надо было самой завести с ним разговор, на своих условиях, а теперь вот так вот.
Когда мы подходим к дому, я уже еле иду. У меня ноги ватные, руки ватные, и вообще все ватное. Я как амеба. И только детская теплая ладошка не дает растечься окончательно.
Справлюсь. Всегда как-то справлялась и тут справлюсь. Я сильная, выносливая, мне не привыкать к трудностям…
— Женя!
А-а-а, вашу мать! Как он здесь отказался?!
Я мечтаю провалиться сквозь землю, а Маришка, наоборот, замирает в немом восхищении, когда к нам подходит мрачный Орлов.
— Что ты здесь делаешь? — пытаюсь не дребезжать голосом, но выходит так себе.
— Поговорить надо.
— Мне некогда. Мы очень торопимся.
— Подождешь, — отрезает он, и у меня все внутри обрывается.
Точно понял. Вон как смотрит, аж глаза полыхают.
— Нет.
— Женя!
Между нами падает тишина. Такая густая, что хоть ножом режь. И тут вдруг раздается тоненький голосок Марины:
— Мама хочет сикать.
Спасибо, девочка моя заботливая, умеешь ты разрядить обстановку.
Ден хмурится, переводит на нее взгляд. Смотрит долго, пристально.
Я прекрасно понимаю, что он там пытается найти. Знакомые черты. И их там хоть
