Диана Килина - Колибри (СИ)
Я замолкаю, уставившись в кружку с чаем. Потом сглатываю, отпиваю немного и говорю то, что до сих пор причиняет боль.
– Он заболел, когда мне было четырнадцать с половиной. Рак легких. Курение и правда убивает, – с горечью добавляю я, – Сгорел за четыре месяца. Мама держалась, как могла, а вот во мне что–то сломалось. Я начала прогуливать школу. Потом связалась с дурной кампанией, начала пить. Потом стала покуривать травку. Мама поначалу не догадывалась, куда я пропадаю. Первым звоночком стал вызов из полиции через год после его смерти. Я украла какую–то безделушку в торговом центре, чтобы продать ее и купить косяк. Она отчитала меня и бросила мне слова, которые подстегнули меня еще больше. Она сказала: «Твоему отцу было бы стыдно за тебя».
Делаю короткую паузу, и сглатываю подступившие к горлу слезы.
– Я прорыдала всю ночь, а потом разорвала его фотографии. Слава богу, что тогда уже были цифровые фотоаппараты, и через пару лет мама отпечатала их снова. Иначе, я бы себе никогда этого не простила.
Бросив взгляд на стену, увешанную нашими фотографиями, я невольно улыбнулась, вспоминая, как мы были счастливы.
– Я кричала, что его больше нет, что он бросил нас, и ушла из дома. Тусовалась неделями у знакомых, постоянно пила и курила. Потом меня вызвали в школу, и директор пригрозил исключением. Я только пошла в десятый класс. Мне было плевать, но мама просила меня хотя бы получить среднее образование. Я пообещала ей, что сделаю это и перестала уходить по ночам, а после школы продолжала тусоваться с сомнительными ребятами.
Александр бледнел на глазах. Он даже не притронулся к своему чаю, который я сделала ему полчаса назад. Я пожала плечами и продолжила.
– Мой первый раз произошел на узкой кровати в кампании малознакомых парней. Я смутно помню, сколько их было тогда. Я была в дурмане, в постоянном дыму и мне становилось легче. Иногда я думала, что этот дым может забрать меня к отцу, туда, где не будет так больно.
Я посмотрела на него, он ответил мне коротким пристальным взглядом. По его лицу ходили жевалки, челюсти были плотно сжаты, но он не перебивал. Просто слушал.
– В общем, когда меня затошнило в первый раз, я ничего не поняла. С месячными на фоне стресса постоянно случались перебои, их не было то два, то три месяца, так что я не придала значения задержке. Потом меня затошнило снова. И еще, и еще. Мама перепугалась не на шутку и отвела меня к врачу. Тот подтвердил мою беременность, одиннадцать недель. Времени на раздумья толком не было. Мама сказала, что об аборте даже речи не может быть, слишком большой срок. Я перешла в одиннадцатый класс, когда это произошло. Гимназию я закончила экстерном на домашнем обучении.
Я вздыхаю и набираю в легкие побольше воздуха.
– Мне, в общем–то, было все равно. Я подумала, что просто откажусь от ребенка сразу после родов и продолжу жизнь, как ни в чем не бывало. Остаток беременности я проходила в постоянном раздражении от тошноты, растущего живота и пинков ребенка. Не помню, как я рожала, помню только, что это было очень тяжело. Мне плюхнули его на живот, я посмотрела, что он рыжий и вздохнула с облегчением. Мол, наконец–то это закончилось, и я могу тусоваться дальше.
Я снова делаю паузу, и хмурюсь, вспоминая тот момент.
– А потом он посмотрел на меня глазами отца. Понимаешь? – мой голос задрожал, но я продолжила, – Суровым взглядом, полным каких–то мыслей. У него были папины глаза, синие–синие, глаза, которые я любила больше всего на свете. Акушерка сказала, что так не бывает у младенцев, что у них либо карие, либо серо–голубые. А у него синие, как сапфиры.
– А твоя мать? – от звука его голоса я вздрагиваю.
– Мама была рядом все время, и она сказала: «Он гордился бы тобой. Ты справилась».
– И ты решила оставить ребенка? – спрашивает босс, и я киваю.
– Да. Не смогла написать отказ. Он был такой крошечный, беззащитный, – я запинаюсь, смотрю на стену, за которой спит Тео, – И живой. Он был живой, я чувствовала его, слышала его дыхание. Я не понимала, как из всего дерьма, что я натворила, могло получиться такое. Живой, крошечный младенец. Тео родился абсолютно здоровым, несмотря на мои загулы, алкоголь и наркотики. Это просто чудо, что я не подцепила никакую заразу и не родила больного ребенка. Он чудо. И неважно, кто его отец. Он – мой и только мой.
– Алиса, я… – он запинается, смотря в обивку дивана, – Я даже не мог подумать.
– Никто не мог, – я пожимаю плечами, – Я была круглой отличницей, любимицей родителей, в особенности отца. Я все детство делала так, чтобы он гордился мной: ездила на олимпиады и занимала первые места, ходила на гимнастику и выступала, получая медали. Но с его смертью мое детство кончилось, и мне больше не для кого было стараться. Так случилось. Это – мое прошлое. Я о нем не жалею.
– Совсем?
– Ни капли. Если мне суждено пройти этот ад еще раз, чтобы появился Тео, я сделаю это. Я все повторю.
Босс моргает, до него доходят мои слова. Потом он кивает:
– Я понял тебя.
Я смотрю на отцовские часы, покоящиеся на моей руке. Третий час ночи. Долгий выдался разговор.
– Александр Сер… – начинаю я, но он меня перебивает:
– Саша, пожалуйста. Хватит этой официальности.
Пожимаю плечами. И, правда. От нее уже тошнит.
– Саша, уже поздно. Я могу постелить тебе на диване, но сама я сплю с Тео, – говорю я, словно оправдываюсь.
– А твоя мама?
– Она уехала в командировку на неделю. Поэтому я сказала Кристине, что заболела. Не хочу рассказывать ей о ребенке.
– Ясно. Иди спать, – властные нотки снова появляются в его голосе, и я узнаю своего босса, – Я сам все сделаю.
– Одеяло, подушка и постельное белье в ящике под диваном. Спокойной ночи, – сонно бормочу я, вставая и подходя к двери.
– Спокойной, – тихо говорит он, и я закрываю дверь гостиной.
Ложусь в спальне рядом с Тео и смотрю на темную стену. Ночью она – черная, но я знаю, что как только наступит утро, солнечные лучи окрасят ее в бирюзовый цвет. Совсем как оперенье колибри–ангела из древней индейской легенды.
ГЛАВА 15
Меня разбудил запах кофе, доносящийся из кухни. Я открыла глаза, потянулась и обшарила постель в поисках Тео, и не нашла его рядом. Подскочив с кровати, я быстрым шагом вышла в коридор и услышала, как в кухне радостно гулит мой ребенок. Войдя в кухню, я остановилась, как вкопанная.
Босс корчил Тео рожи, а тот, в свою очередь, заливался смехом, стоя голышом на полу. Я закрыла заспанные глаза и открыла их снова, но картинка не изменилась. Александр, точнее Саша, поднял взгляд на меня и улыбнулся.
