Ульяна Соболева - Черные Вороны. Паутина
— Я его сейчас заставлю выйти или спрессую к такой-то матери вместе с его железкой.
Подошел к джипу и сел за руль, чувствуя, как адреналин вяло заструился по венам и тут же замерз. Полный коматоз мыслей и эмоций. Я балансировал где-то на грани здравого смысла и полного срыва в бездну. И меня сорвет рано или поздно. Я знал об этом. Держался дикими усилиями воли. Не слететь с катушек. Не сейчас. Нельзя. Иначе все в кровавое месиво превращу. А нам ответы нужны. Андрей бросал на меня иногда обеспокоенные взгляды «Ты как?»
«Херово, но держусь».
Вдавил педаль газа и поехал на Давыдова, глядя прямо в глаза. Раздавлю падлу, как трусливое насекомое или выкурю из тачки. Третьего не дано.
«Это с тобой я задыхалась. Мерзко дышать фальшивкой и играть бесконечно».
Он стрелял по стеклам, а джип бронированный, да и мне было по фиг, я пер на него как танк. Пока эта мразь не выскочила из машины и не упала на землю, закрывая голову руками. Вот так, сука. Вот так. А теперь поговорим.
Его подняли за волосы и поставили на колени, окружили плотным кольцом. Андрей сдернул с его шеи галстук и пнул в спину. Я нагнул его, удерживая за волосы и брат затянул ему запястье галстуком. Давыдов лихорадочно озирался, всматривался в наши лица.
— Вы чего? Граф! Вы чего?! Я только немного приврал с процентом. Всего пять накинул себе. Так я все верну! Клянусь!
Ему никто не отвечал, только ногами отпинали под ребра под вопли и хруст костей, чтоб почувствовал, что никто не шутит. Когда отдышался снова за волосы на колени поставили и тогда уже я спросил у него, наклоняясь к ублюдку и поигрывая ножом у его лица:
— Где она?
— Кто?
Удар в челюсть, и он сплевывает кровь на землю вместе с парой зубов, дрожа всем телом.
— Где она?
— О ком ты, Зверь?!
Я присел перед ним на корточки и поднес к его глазам нож, он судорожно сглотнул. Андрей схватил его за волосы сзади и прорычал ему в ухо.
— Я нанизаю твои глаза на это лезвие, а потом ты будешь их жрать, а я буду слушать как они хрустят у тебя на зубах.
— Где. Моя. Жена? — и лезвие у самого зрачка, а Граф держит крепко за веко, чтоб сука даже моргнуть не мог.
— Я думал вы за проценты… я думал.
Удар по яйцам с носака, а он не может и скорчиться, так как острие ножа у самого зрачка, только завыл, заскулил, как псина паршивая.
— Заканчивай думать, Боря. Думать уже поздно. На вопросы отвечай и может быть ты сегодня не умрешь. Только правду говори — какая мразь увезла мою жену, в какую гребаную игру вы все здесь играете и какого хрена она писала тебе пока ты сидел, как гнида, у себя в гостинице. Отвечай!
Еще один удар и у него из глаз от напряжения слезы покатились.
— Тебе не понравится правда, Зверь. Не понравитсяяя и ты убьешь меня, — взвыл он, тяжело дыша и облизывая пересохшие губы.
— Ложь мне не нравится намного больше и у меня кончается терпение. Без одного глаза ты станешь разговорчивей?
— Ты хочешь, чтоб я говорил при всех? Ты реально этого хочешь, Зверь?
Я резко посмотрел на Графа. Друг другу в глаза, едва заметный отрицательный кивок и брат отпустил голову Давыдова, а я убрал нож от его глаза. Наверное, именно в эту секунду внутри оборвалось что-то. Мы оба знали, что он может сказать. И да, пока что ни я ни брат не хотели, чтобы наши поняли…НО МЫ ОБА ЗНАЛИ!
— В машину его. Поговорим в другом месте.
***Давыдов только с вида казался таким трусливым, либо кого-то боялся больше, чем нас с Графом. Так как говорить он не торопился. Висел вниз головой в гараже, синий от побоев и нес сука, какую-то ахинею, совершенно неинтересную ни мне, ни Графу, который, как и я методично бил эту тварь, как боксерскую грушу. А потом я понял, что он тянул время. Или думал, что спасет его кто, или для кого-то выигрывал отсрочку.
Он сломался, когда я сунул лезвие ему под ребро, после того как расписал и его грудь, и спину кровавыми узорами.
— Мне надоело. Если ты ничерта не знаешь, то почему бы мне просто не наделать в тебе дырок по периметру твоей туши. Лезвие, оно как член, Боря. Им можно делать беспрерывные толчки в одну и туже дырку то медленно… вот так, — я высунул лезвие и снова погрузил его обратно, под протяжный и мучительный стон боли, — или долбиться им вот так, — резко по самую рукоять и тот заорал, дергаясь всем телом.
— Когда я вытащу его ты истечешь кровью. Она будет бить фонтаном, заливая здесь все вокруг.
Склонился к его лицу.
— Затем я выколю тебе глаза. Не быстро. Сначала один, потом другой. А Граф отрубит тебе пальцы. Один за другим. Под конец я отрежу тебе член. Тебя найдут по частям, Боря. Тебя даже не опознают. А есть и другой вариант…
Резко вынул нож и зажал рану на его боку пальцами.
— Я привезу сюда врача, тебя заштопают и будешь ты как новенький, Боря. Только шрам останется на память.
И он сломался, заливаясь слезами и дрожа всем телом.
— Она у Бакита. Должна отплыть в Турцию с партией девочек. — он закашлялся, а я резко сунул пальцы в рану, и он зашелся в крике.
— Когда должна отплыть? И откуда?
— В четыре часа. Звееерь… я все скажу. Все скажу. Шлюха она. Не стоит так… за нее!
Я вонзил пальцы глубже, прокручивая и он обоссался от боли. Но мне сейчас было похрен на все. Я уже не мог остановиться.
— Моя жена не шлюха! Я выдеру тебе язык! Вы её заставили, мразь! Отвечай! Заставили?
— Маааакс, пожалуйста…я все… скажу! Не надо!
— Говори. — но пальцы не вытащил, только прокручивать перестал. Головой повертел до хруста в позвонках.
— Она сама, понимаешь? Они с ним давно уже. Подобрал ее где-то на улице и прикормил. Это его сучка. Одна из тех, кого подкладывал под нужных людей. Он мне рассказывал. Засланный казачок она, Зверь. Нае***ли тебя, понимаешь? Развели, как лоха. Она на связь со мной вышла. Доки я ей делал. Ей и еще нескольким шлюхам. Она уже готовилась свалить от тебя к нему. Когда у вас был, я паспорт ей привез как раз. Сука она, Зверь…Сукаааа! Блядь Бакитовская. А тебя как лоха…Только не…убивай…Мааакс!
Я его изрешетил. Сам не знаю, как. Просто бил и бил ножом, пока он не затих и дергаться не перестал, а я остановиться не мог. Рука сама двигалась. Четко. Отлажено, но куда попало.
Меня Граф от куска мяса оттащил и нож из руки выбил. Толкнул к стене. А я задыхаюсь, глаза закрыл и мычу, как немое животное.
— Врет сука! Врет падла! Вррррет! Сукааааа!
Я орал. Просто орал и не мог остановиться. Потому что знал — не врет. Под такими пытками мало кто врать будет, да и точно не Давыдов, который трясся за свою шкуру. И я чувствовал, как крыша едет, как трещат мои мозги. Они горят и дымятся. И от боли перед глазами темнеет.
