Катрин Гаскин - Дочь Дома
В голосе Тома нарастала настойчивость; когда он замолчал, наступила тишина, в которой голос Джонни, когда он, наконец, заговорил, прозвучал сухо и сдержанно.
— Думаю, что так, — сказал он.
Тут он взглянул на Мору:
— Будете скучать по Лондону? Это большая перемена.
Том ответил за нее:
— Мора наполовину ирландка, и она не чужая для Ратбега.
— Вы правы, конечно. — Джонни медленно встал. Он наклонил голову в сторону Ирэн. — Я думаю, нам пора идти, Мора. У сэра Десмонда более чем достаточно гостей на сегодняшний день.
Она не пыталась задержать его, но стояла рядом с отцом, когда они уходили, и слышала, как он настойчиво приглашал их прийти снова. Потом Мора вернулась в гостиную и села на свое место рядом с Томом. Он зажег для нее еще одну сигарету, не сказав ни слова, и она была благодарна ему за молчание.
V
Внезапный дождь напрочь стер первые проблески весны. Первые дни апреля были слишком ранними, думала Мора, чтобы всерьез воспринимать бледный солнечный свет или всерьез думать о весеннем запахе земли, когда войдешь в парк. Это всегда кончается дождем, стекающим по окнам и капающим с деревьев на террасу. Не поворачивая головы, Мора слышала, как Десмонд подошел к камину, чтобы подбросить угля, и она точно представляла, как он стоит с кочергой в руке, занятый разговором с гостями.
Она продолжала смотреть на дождь, скользящий по стеклам, понимая, что скоро должна будет вернуться к группе, собравшейся у камина. Тут были Джонни и Ирэн, и Десмонд, заботливо опекавший ее. Тут же были Том, Крис и Марион. В кресле у каминной решетки сидела Уилла Паркер. Ей удавалось немного сдерживать красноречие Десмонда добродушным здравомыслием своих реплик, из-за этого Десмонд всегда чувствовал себя немного неловко в присутствии Уиллы; он то и дело поворачивался к Ирэн, уверенный в ее внимании.
Странно, думала Мора, как быстро и легко Джонни и Ирэн вписались в этот кружок, впитали его атмосферу, попали под влияние и волю Десмонда. С самого начала Ирэн стала его любимицей. Она не просто приспособилась и привязалась к нему, она терпела буйство его темперамента. Мора пыталась понять, что именно в ней вызывало интерес отца, что она пробуждала в нем? Возможно, она могла показаться Десмонду второй дочерью. Любя Мору, он все же мог найти в другой женщине качества, которых не видел в своей собственной дочери. Он был достаточно умен, чтобы понимать, что одна женщина не в состоянии обладать ими. И сейчас испытывал удовлетворение, что нашел в них обеих то, что считал совершенством, своим идеалом.
Десмонд умело играл на том, что они были американцами, оказавшимися вдалеке от родного дома, и что работа Джонни удерживает их в Лондоне. Нельзя было избежать его приглашений, ставших за прошедшие месяцы традиционными. Их квартира на Грейт-Портленд-стрит стала для Десмонда местом остановки после богослужения по воскресным дням. Он всегда забирал их с собой, когда возвращался на Ганновер-террас обедать. Казалось, именно в эти долгие спокойные воскресные дни Ирэн и Джонни стали так же привычны для дома, как Мора и Крис, как Том, и так же прониклись его гостеприимством. Почему, думала Мора, он считал, что все так и должно быть, совершаться по его указанию и нраву? Почему эти двое американцев воскресенье за воскресеньем должны проводить здесь? Почему он не понимал, каким долгим был для нее этот день, как быстро проходила неделя, и снова приходили они… И казалось, все время продолжалось воскресенье…
Как много она узнала о Джонни за это время! Она видела его таким, каким знавал его Нью-Йорк. Он носил безукоризненные костюмы. Когда он решался поспорить о чем-нибудь с Десмондом, Томом или Крисом, его не так-то легко было победить. Все время в нем чувствовался налет жесткости, характерный для американского прямодушия, делавшего стремление к утонченности, присущее англичанам, малоэффективным и ненужным.
Она хорошо запомнила их разговоры.
— Часто ли вы пишете домой, Джонни?
Он кивнул:
— Всякий раз, как появляется много хороших новостей… Как сейчас. Я привязан к своей работе, и через несколько месяцев вернусь. Я мог бы писать об этом каждый день, и им никогда не надоело бы об этом слушать.
— Вы не очень-то честны с ними.
Он оставил свой беззаботный тон и ответил почти резко.
— Конечно! А вы ожидали иного? Невозможно противостоять обстоятельствам, людям, которые тащат вас к тому, что вам не нужно! Я бы порекомендовал иметь больше детей. Множество детей дает возможность избавляться от тех, кто доставляет разочарование, и не скучать по ним слишком сильно.
— О, замолчите, Джонни. Самобичевание не идет вам.
— Конечно, не вдет. По правде говоря, они хорошие люди — мои мать и отец. Разумеется, они живут, как все американские промышленники, но это не мешает мне любить их. Моя мать похожа на куколку. Она любит вышивать, сидит, ведет беседу своим милым тонким голоском, наносит стежки и кажется невинной и наивной, как дитя, — каковым фактически и является. Мой отец всегда был большой шишкой — большим начальником и дома, и на работе. Когда проворачивает сделку, то ведет себя жестко, а с матерью обращается так, словно она новорожденная. Ей, должно быть, сейчас нелегко. Он болеет, и я представляю, как для нее непривычно, когда приходится принимать какие-то решения самостоятельно.
— Джонни, почему вы задержались здесь? Вы же собирались вернуться.
Она повернулась к нему и увидела тот же взгляд, каким обменялась с ним однажды на холме в тот летний день. Он совсем не изменился.
— Дай мне время, Мора.
Следовало оставить его в покое, когда он был в таком настроении. Терпение и покорность, в которые он облачал свое бунтарство, казалось, вот-вот покинут его. Видеть его на вечеринках, вежливого и заинтересованного, то, как он передавал напитки и пододвигал пепельницу, сдержанного, скрывавшего беспокойство и неудовлетворенность, всегда вызывало у Моры воспоминание о нем на борту «Радуги», то, каким он был там легким и спокойным. Но это было совсем не то спокойствие, какое он проявлял здесь.
Она отвернулась от окна, от дождя и посмотрела на семейную сцену перед собой. Они все были здесь — кружок молодых людей во главе с Десмондом. Он был частью их, он разделял их мысли, наблюдал за различными выражениями лиц — от легких теней, скользивших по нежному личику Марион, до смелых ясных реакций Уиллы. Она следила, как он подошел к пианино в сопровождении Ирэн, которую всегда приглашал переворачивать страницы нот. Это была совершенно семейная картина, какую Десмонд видел перед собой, когда приглашал сюда людей. Ту картину, какую он решил создать, независимо от того, правильно или неправильно были распределены в ней роли действующих лиц.
