Барбара Сэмюел - Музыка ночи
Сент-Луис,
3 февраля 1944 года.
Дорогой Гарри!
Я сижу в халате с бумажным стаканчиком кофе в руке, который Мэри только что принесла мне из закусочной за углом, и не могу передать тебе свои чувства. Я пела вчера вечером! Понимаю, что это не новость, и я пою каждый вечер, но вчера все было по-другому. Я пела одну из своих собственных песен, и старый Даймонд Поко играл для меня на гитаре, и народ сходил с ума! Они вопили, танцевали и хлопали так долго, что я не знала, как поступить. У меня чуть не разорвалось сердце. А потом ко мне подошел человек из звукозаписывающей компании и заказал мне ужин. Сегодня я собираюсь встретиться с его боссом по поводу возможности записать пластинку!!! Ты можешь в это поверить?
Блю наклонился ближе, чтобы поверх руки Элли взглянуть на письмо, и прядь его волос коснулась ее щеки, создав ощущение удивительной близости, и она внезапно почувствовала все части своего тела, испытывая чувство неловкости. От него слегка пахло каким-то экзотическим ароматом, который она не смогла бы назвать. Элли быстро прочитала постскриптум:
P.S. Если у кого-то есть лишние чулки, то мне они просто необходимы.
— Ух ты! Меня прямо в дрожь бросает. — Он потянулся за письмом, и Элли отдала его, снова поворачиваясь к чемодану. — Похоже на просьбу, да? Причем безотлагательную.
— Точно.
Он осторожно вернул ей письмо.
— Она была чертовски молода, я все время забываю об этом.
— И шла война, — ответила Элли. — Я никогда не задумывалась, как это влияло на все, на всю жизнь. Бензин, шины, чулки. Ничего не хватало.
Она вынула из сумки пачку чистых карточек и сделала отметку, чтобы проверить, что и как распределялось и какие проблемы это могло вызвать.
— Это ужасно, — сказал Блю, поднимая голову. — Совершенно непонятно, верно? Что могло случиться, что она просто ушла, после всего, после всех своих стараний?
— Да, действительно. — Неловкое ощущение собственных локтей ослабло, и теперь Элли просто смотрела на человека, который разделял ее страсть к блюзам. — Почему?
— Может, ее кто-то убил?
— Большинство так и думает. Но где? Как? Нет никаких следов.
— Это настоящая тайна. Ты думаешь, что сможешь ее раскрыть?
— Надеюсь.
— Может, тебе нужна помощь Ниро Вулфа? Элли усмехнулись:
— Того типа с орхидеями?
— Точно.
Он вернул ей письмо и снова занялся сортировкой фотографий. Элли закончила разбираться с письмами от Мейбл, потом опять стала просматривать бумаги, чтобы отложить как дополнительный материал письма от родственников, которые приходились на те же годы. Было вполне возможно, что один родственник поделился с другим сплетнями о Мейбл. Во время работы Элли и Блю изредка переговаривались. Один раз он слегка подтолкнул ее локтем и подал фото.
— Посмотри на это.
Там Элли увидела молоденькую негритянку в тяжелой синтетике начала 70-х рядом с мужчиной со стрижкой «афро» размером с глобус. Элли невольно улыбнулась.
— Это Маркус?
— Конечно.
— А кто с ним?
— Роузмэри. Они, очевидно, долго встречались.
Элли подумала об этих двоих и поняла, что они, по всей вероятности, одного возраста.
— И что случилось? Блю снова взял фото.
— Не знаю. Маркус не очень хорошо перенес свой опыт войны. Я слышал, как он рассказывал об этом безумии, и думаю, что несколько лет он был невменяем, пока Алиша, его жена, не привела его в чувство. Роузмэри была славной девушкой. Может, ей не понравились его выходки, и она его прогнала.
— А Роузмэри замужем?
— Она вдова. Они с Конни, с которой ты познакомилась вчера в салоне красоты, обе потеряли своих мужей с разницей в несколько месяцев. Оба относительно молодые люди — не старше сорока пяти лет. Это было очень печально. — Он поднял голову, пряча фото в карман рубашки. — Вот тогда они и начали собираться в кружке любительниц чтения. — Блю посмотрел на следующий снимок. — Ты там хорошо проведешь время. В этом кружке одни ненормальные. Парней туда не допускают.
Элли переворошила пачку писем 50-х годов — слишком поздно для нее.
— Похоже, будет интересно.
Он рассмеялся и передал ей другую фотографию.
— Ну, я над ним поиздеваюсь. Посмотри-ка.
На этот раз была снята группа людей. Элли узнала Маркуса, который высунул язык, и Роузмэри. Снимали в парке или в чьем-то дворе. Элли улыбнулась, почти не заинтересовавшись, и взглянула еще раз.
И вдруг сбоку увидела знакомое лицо. Внезапный жар заставил запылать даже мочки ее ушей. Она увидела смеющуюся молодую женщину, на самом деле почти девчонку, в цветастой ситцевой юбке. Она завязала блузку под грудью, и ее длинные рыжие волосы разметались по рукам.
Элли не знала, что сказать.
— Какого года этот снимок? Шестьдесят восьмой или шестьдесят девятый год? Очень смешанная группа для того времени. — Слова звучали спокойно и холодновато, выражая интерес и сдержанное любопытство, ничего более. Она потянулась за фотографией, и Блю отдал ее. — Школы объединили совсем незадолго до этого.
— Хм. — Блю задумался, — Правильно. Помню, когда я учился в школе, мы держались каждый своей компании. Белые с белыми, цветные с цветными, черные с черными.
— Мы тоже. А я намного младше тебя. — Она улыбнулась. — Интересно, почему эти ребята не разделились?
Он наклонил голову.
— Может, потому, что сегрегация только что закончилась. Может, они были идеалистами. Хотели, чтобы сказка стала былью.
Элли смотрела на него, вспоминая свою собственную школу. Маленькая сельская школа на Юге, наверняка такая же, как здесь. У них были двое-трое очень смелых ребят, которые общались со всеми, и между группами никогда не было особой вражды, но после занятий они расходились в разные стороны. Она готова была побиться об заклад, что до сих пор происходит то же самое, во всяком случае, в ее родном городе. Потом она снова взглянула на смеющееся лицо своей матери.
— Кто все эти люди?
— Всех не знаю. — Он указал пальцем. — Это, конечно, Маркус. И Роузмэри. Вот ее сестра, Флоренс, и Конни. Это, — он показал на очень светлого негра, обнявшего Маркуса за шею, — Джеймс Гордон. Они с Маркусом были лучшими друзьями чуть не с колыбели. Его убили во Вьетнаме. Этих парней — тоже. Бобби Мейкпис, — он ткнул в парня со слегка взъерошенными волосами орехового цвета и маленькой остроконечной бородкой, — был женихом Конни Юинг. И… не могу вспомнить, как звали этого парня. Когда он погиб, в газете напечатали его большую фотографию, в возрасте шестнадцати лет, с призовым бычком, которого он вырастил и продал за рекордную цену. — Его голос смягчился. — Моя мама плакала.
