Мануэл Карлус - Во имя любви: Возмездие
Мег была так занята карнавальными приготовлениями, что не возразила. Дочери ей помогали, праздник удался на славу. Молодежь повеселилась от души. О костюмированном бале в доме Мег написали все газеты, поместив фотографии не только ее, но и дочерей, так что Мег была довольна и счастлива и на время оставила Лауру в покое. Но вот теперь выяснилось, что Марселу не развелся…
– Лаура, поговори лучше с психоаналитиком или невропатологом. Я надеюсь, что еще не поздно, и кто-нибудь из них в силах тебе помочь. У меня здесь не больница для душевнобольных! – Марселу бесило собственное бессилие: что бы он ни делал, рядом с ним всегда оказывалась Лаура.
– У меня с душой все в порядке, – ответила она. – И я чувствую себя обязанной помочь тебе. У тебя тяжелый период в жизни, ты нервничаешь, ты в смятении.
– Я? За что мне такие мучения, – застонал Марселу. – Боже! Избавь меня от преследований этой сумасшедшей! Ты мне не нужна! Ты мне не нравишься! Я не испытываю к тебе никаких чувств! Можешь ты это наконец понять или нет?
– Нет! – Лаура смотрела на него красивыми выразительными глазами, смотрела твердо и прямо. – Я прекрасно знаю, что ты меня любишь, что ты меня хочешь и в очередной раз проявил малодушие и спасовал перед этой истеричкой Эдуардой! Как ты мог так смалодушничать? Как, Марселу?!
Марселу угрожающе придвинулся к ней и, стиснув зубы, проговорил:
– Я стараюсь как могу, я держу себя в руках, но, по-моему, ты, кроме кулаков, ничего не понимаешь! И не заслуживаешь, это уж точно!
– А ты не сдерживайся! Я тебя всяким видела – и плохим, и хорошим! И люблю тебя таким, каков ты есть, Марселу! Мне все нужно – и твоя любовь, и твоя ненависть. Мне нужна и тяжесть твоей руки, и твоя нежность…
Лаура придвигалась к Марселу все ближе, и сейчас, когда он не был пьян, у него не хватало духу ее ударить. Но вот оскорбить? Это он мог.
– А ты мне не нужна! Я попользовался тобой и бросил!
– О чем ты говоришь? Мы оба воспользовались друг другом. В любви один пользуется другим, чтобы почувствовать себя счастливым. И мы с тобой были счастливы. Вспомни, сколько мы смеялись! Эдуарда изводила тебя, ты постоянно нервничал, и сейчас тоже нервничаешь. А я всегда возвращала тебе жизнь. Признай, наконец, мой любимый, что она – тень, а я – свет, и я нужна тебе.
– Мне нужна моя семья, мой ребенок. Я готов вновь и вновь просить у Эдуарды прощения, только бы она переменила свое решение. А ты без конца подлавливаешь меня, пользуешься минутами моей слабости, моей злостью, обидой. Ты вела себя подло, Лаура, хоть и хочешь оправдать это своей любовью ко мне. Но на самом деле ты хочешь взять верх над Эдуардой, унизить ее, восторжествовать! И ради этого ты готова на все! – Марселу отстранил от себя Лауру, насильно усадил в кресло, а сам расхаживал по гостиной.
– Неправда! – Лаура привстала со своего места. – Ты же унижаешься перед Эдуардой и считаешь эти унижения любовью. Почему же ты мне отказываешь в любви? Я не унижаюсь, не подлавливаю, я люблю!
– А я хочу восстановить семью, вернуть жену и сына. – Марселу остановился перед Лаурой и смотрел на нее сверху вниз.
– Значит, ты считаешь, что ради ребенка человек может пойти на все. И ты сам готов пойти на все ради ребенка? – Во взгляде Лауры появилось что-то новое, он стал острым, испытующим.
– Да, именно так я и считаю, – спокойно и уверенно проговорил Марселу. – Да, я и сам готов пойти на многое ради своего ребенка. И больше не хочу ни видеть тебя, ни разговаривать с тобой. Вот входная дверь, – он указал на нее, – закрой ее с другой стороны и вычеркни меня из своей записной книжки.
Как ни странно, но Лаура больше не спорила. На лице ее появилась загадочная торжествующая улыбка.
– Я все-таки не прощаюсь, мой любимый, – сказала она с порога. – До встречи!
Марселу вызвал к себе Веру и отдал ей очередное строгое распоряжение не пускать к ним в дом сеньору Лауру ни под каким видом.
– Никогда она не должна больше переступить порог этого дома! – торжественно провозгласил Марселу. – Ты меня поняла?
– Поняла, – вздохнула Вера. – Но разве ее удержишь? Я и в прошлый раз поняла, и сейчас ее не пускала, но она же ворвалась как стихия…
Глава 12
Лидия жила как во сне. Она причесывала своих клиенток, готовила завтраки и ужины, заботилась об Орестесе и Сандре, но оживала только тогда, когда приходило время ехать к Нанду. Суд был назначен на следующую неделю. Она ждала его с надеждой и страхом. Адвокат, которого наняла Милена, уже не раз говорил с ней, но говорил не слишком обнадеживающе. А адвоката Бранки она и в глаза не видела, а беспокоить и дальше сеньору Моту не решалась, считая, что раз уж она попросила помочь сыну Лидии своих друзей, то они и помогают ему, а докучать им всем лишний раз своими просьбами не стоит.
Лидия каждый вечер ходила в церковь и молилась Пресвятой Деве Марии, прося сохранить ей сына.
– Ты – мать, – твердила она со слезами, – ты сама знаешь, каково это, потерять ребенка! Помоги невинному! Вызволи его!
Но в доме было и еще одно сердечко, которое страдало не меньше материнского, – сердечко Сандры. Сначала она просто скучала без старшего брата и поджидала его, спрашивая, когда же он вернется и почему так затянулась его командировка. Потом решила, что Фернанду за что-то на нее рассердился и не едет поэтому.
Когда Лидия рассказала сыну о переживаниях сестренки, Нанду расстроился. Он очень любил Сандринью – веселую, искреннюю, добрую. Она была в их доме озорным солнечным зайчиком, чья лукавая мордашка вызывала у всех ответную улыбку. Как же мрачно сделалось в доме, если и Сандринья загрустила.
– Я напишу ей письмо, мама, – пообещал он. – А ты опусти его в ящик, и я думаю, она успокоится.
«Милая моя сестренка! – писал Фернанду. – У меня очень много работы, не дают даже денечка, чтобы приехать домой и тебя обнять, а заодно и маму, и Орестеса. Но справляться с трудностями помогает мне моя маленькая сестренка. Я смотрю на твою фотографию, и мне становится веселее. Веди себя хорошо, слушайся маму, и тогда я привезу тебе подарок. Но будет это еще не скоро, так что наберись терпения.
Крепко тебя целую,
твой брат Фернанду».
Фернанду утешал сестру, а у самого на душе было ох как невесело. Он переходил от надежды к отчаянию, а от отчаяния к гневу. При одной мысли, что его, ни в чем не повинного, лишили свободы, отняли любимую девушку, у него сжимались кулаки. В эти моменты ему хотелось крушить все вокруг, и, попадись ему тот, кто так его подставил, он бы смел его с лица земли.
Но, видя отчаяние матери, Милены, он понимал, что и тут, в тюрьме, должен быть опорой для слабых женщин, что не имеет права поддаваться ни своему гневу, ни чувству безнадежности. Он должен был взять на себя всю тяжесть выпавшего на его долю горя и нести его достойно, тогда станет легче и его близким, за которых он болел всем сердцем.
