Не развод, а война (СИ) - Вишневская Дана
Савелий обнимает меня в ответ, и я чувствую, как он дрожит. Этот сильный мальчишка, который всегда держался молодцом, дрожит в моих объятиях.
— Мам, а вы больше не будете ругаться? — спрашивает он так тихо, что я едва слышу.
И тут Руслан встаёт. Подходит к нам и кладёт руку сыну на плечо.
— Мы постараемся, сын, — говорит он хрипло. — Обещаем.
— Но вы всё равно разведётесь? — поднимает Савелий на нас свои зелёные глаза.
Я смотрю на Руслана. Он смотрит на меня. И впервые за последние месяцы я вижу в его глазах не злость, не раздражение, а боль. Такую же боль, какая разъедает и меня.
— Не знаю, солнышко, — честно говорю я. — Не знаю.
— А я хочу, чтобы вы были вместе, — всхлипывает Савелий. — Как раньше. Когда мы все жили дома и ходили в парк по воскресеньям.
Господи, как давно это было... Кажется, в другой жизни.
— Савелий, — говорит Руслан, присаживаясь на корточки рядом с сыном. — Послушай меня. Что происходит между мной и мамой — это не твоя вина. Никогда не была твоей виной. Ты прекрасный мальчик, и мы оба тебя очень любим.
— Тогда почему не можете жить вместе? — всхлипывает сын.
И на этот вопрос у нас нет ответа. Потому что мы сами не понимаем, что с нами происходит.
Психолог тихо откашливается.
— Может быть, продолжим разговор в моём кабинете? Там будет спокойнее.
Мы переходим в соседнее помещение. Маленькая комната с детскими рисунками на стенах, мягкими креслами и игрушками в углу. Здесь пахнет мелом и детством.
— Присаживайтесь, — предлагает Жанна Викторовна.
Мы садимся — я, Руслан, Савелий между нами. Как в старые добрые времена, когда мы были семьёй. Только сейчас между нами пропасть.
— Савелий, — обращается к сыну психолог, — расскажи, что ты чувствуешь дома.
Мальчик молчит, теребит край футболки.
— Страшно, — наконец шепчет он. — Мне страшно.
— Чего ты боишься? — мягко спрашивает женщина.
— Что мама будет плакать. Что папа не придёт. Что я должен буду выбирать, с кем жить.
У меня сжимается сердце. Вот она, правда. Мой сын боится выбирать между родителями.
— А что было вчера? Почему ты подрался? — продолжает психолог.
Савелий поднимает глаза, смотрит сначала на меня, потом на Руслана.
— Мишка сказал, что его мама говорила, что папа съехал от мамы, потому что мама стала толстая и некрасивая.
Вот блин… дети. Как они смеют обсуждать мою семью?
— И что ты сделал? — спрашивает Жанна Викторовна.
— Я сказал, что это неправда. Что мама самая красивая. А он засмеялся и сказал, что если бы она была красивая, то папа бы не съехал.
Слёзы жгут мне глаза. Мой мальчик защищал меня. Дрался за мою честь.
— И тогда я его ударил, — тихо признаётся Савелий. — Сильно. Он упал и разбил бровь о парту.
Руслан резко вдыхает. Я вижу, как у него дёргается желвак — верный признак того, что он сдерживается.
— Сынок, — говорит он медленно, — драться нехорошо. Но... я понимаю, почему ты это сделал.
— Правда? — с надеждой спрашивает Савелий.
— Правда. Ты защищал маму. Это благородно. Но есть другие способы защищать тех, кого любишь.
— Какие?
— Например, не слушать сплетни. Или просто уйти. Или рассказать учителю.
— Но тогда меня будут считать ябедой, — возражает мальчик.
— Лучше быть ябедой, чем драться, — вмешиваюсь я. — Савелий, обещай мне, что больше не будешь бить одноклассников.
— А вы обещаете, что не будете ругаться при мне?
Вопрос повисает в воздухе. Я смотрю на Руслана. Он смотрит на меня.
— Мы постараемся, — говорю я.
— Но это не значит, что мы сразу помиримся, — добавляет Руслан. — Понимаешь? Иногда взрослые не могут жить вместе. Но это не значит, что мы перестали тебя любить.
— А может быть, сможете? — спрашивает Савелий таким голосом, что хочется зарыдать.
Жанна Викторовна наклоняется к мальчику.
— Савелий, послушай меня внимательно. Твои родители — взрослые люди, и они сами должны решать, как им жить дальше. Твоя задача — просто быть ребёнком. Понимаешь?
— Но я хочу, чтобы они были вместе! — всхлипывает сын.
— Конечно, хочешь, — соглашается психолог. — Это нормально. Все дети хотят, чтобы их родители жили дружно. Но знаешь что? Даже если мама и папа разводятся, они не перестают быть твоими родителями.
— Как это? — не понимает мальчик.
— Ну, смотри. У тебя же есть бабушки и дедушки, правда? Они живут в разных домах, но все они твои родственники. Так и с родителями — они могут жить отдельно, но оба будут тебя любить и заботиться о тебе. А теперь, пожалуйста, подожди родителей в коридоре.
Я смотрю на психолога и понимаю — она права. Но почему мне так больно это слышать?
— А вы, Златослава Владиславовна и Руслан Дмитриевич, — поворачивается к нам Жанна Викторовна, кода Савелий закрыл дверь, — должны понимать: ваш конфликт серьёзно травмирует ребёнка. Савелий не должен выбирать между родителями. Он не должен быть посредником в ваших ссорах.
— Мы понимаем, — говорю я.
— Понимаем, — эхом отзывается Руслан.
— Тогда почему продолжаете втягивать его в свои разборки? — спрашивает психолог прямо.
И тут Руслан взрывается.
— Простите, но это она втягивает! — указывает он на меня пальцем. — Это она настраивает сына против меня! Рассказывает ему, какой я плохой отец!
У меня внутри всё закипает.
— Я?! — вскакиваю с места. — Это ты съехал из дома! Это ты бросил семью! А теперь обвиняешь меня?!
— Я не бросал семью! Я пытаюсь сохранить остатки здравого смысла!
— О, да! Это же так логично — разрушить семью, травмировать сына, а потом с умным видом рассуждать о здравом смысле! Ты вообще слышишь, что ты несёшь?
— Господи, до чего же ты озлобленная стала!
— Озлобленная?! А с чего бы мне быть доброй?! Ты разрушил нашу семью!
— Я разрушил? — смеётся он зло. — Это ты превратила наш дом в поле боя! Это ты устраивала истерики каждый день!
— Потому что ты меня игнорировал! Потому что тебе было наплевать на меня и на сына!
— Наплевать?! — орёт он. — Да я работал как проклятый, чтобы обеспечить вас! А ты только и делала, что ныла!
— Работал?! Ты работал в постели с этой архитекторшей!
— Хватит! — кричит Руслан. — Хватит этого бреда!
Жанна Викторовна пытается нас остановить:
— Пожалуйста, успокойтесь! Здесь школа, здесь дети!
Но мы уже не слышим её. Мы кричим друг на друга, как два разъярённых зверя.
— Ты думаешь только о деньгах! — воплю я. — О своём бизнесе! А на сына тебе абсолютно наплевать!
— Мне наплевать? — бесится Руслан. — А кто покупает ему одежду? Кто оплачивает школу? Кто возит к врачам?
— Деньги, деньги, деньги! Всё сводится к деньгам! А когда ты последний раз говорил с ним по душам? Когда читал ему книжку на ночь?
— А когда ты последний раз не заливалась слезами при нём? — парирует он. — Когда не жаловалась на жизнь?
— Гады вы, мужики, все! — ору я не своим голосом. — Все до одного!
— А бабы — истерички и манипуляторши! — рявкает он в ответ.
— Довольно! — кричит психолог так громко, что мы оба замолкаем. — Вы ведёте себя хуже детей!
Но поздно. Слишком поздно.
За дверью раздаётся всхлипывание. Тихое, надорванное всхлипывание.
Мы все замираем.
Жанна Викторовна первой бросается к двери, распахивает её. В коридоре стоит Савелий. Лицо мокрое от слёз, плечи трясутся.
— Савелий, сынок, — шепчу я, подбегая к нему.
Но он отшатывается от меня.
— Не трогайте меня! — кричит он сквозь слёзы. — Не трогайте! Я вас ненавижу! Обоих ненавижу!
И убегает. Бежит по коридору, а мы стоим как истуканы и слушаем, как хлопает входная дверь школы.
— Вот и всё, — тихо говорит психолог. — Вот к чему привели ваши разборки. Ребёнок считает себя виноватым в том, что его родители не могут быть рядом друг с другом пять минут без скандала.
Я смотрю на Руслана. Он смотрит на меня. В его глазах такая же боль, как и в моих.
