Даниэла Стил - Обещание страсти
— А почему вы думаете, что я так не поступаю? — Она удивилась, когда он отрицательно покачал головой.
— Нет, не поступаете. Но думаю, что уже пора.
— То есть?
— Решить, кем вы хотите быть. К.-С. Миллер, пишущей серьезные материалы, которые действительно помогут сделать карьеру; Мартином Хэлламом, под псевдонимом сплетничающим о своих друзьях, или достопочтенной Кизией Сен-Мартин, порхающей по балам дебютанток и «Тур д'Аржан» в Париже. Вы не можете быть сразу всеми, Кизия. Даже вы.
— Не говорите мне таких вещей, Симпсон! — Он, безусловно, сумел вывести ее из равновесия, и все из-за статьи про какого-то бывшего уголовника, ставшего профсоюзным агитатором. Какой абсурд! — Вы прекрасно знаете, что колонка Мартина Хэллама для меня не больше, чем шутка, — с раздражением продолжала она. — Я никогда не относилась к ней серьезно, а уж последние пять лет — в особенности. И вы отлично знаете, что для меня по-настоящему важна только моя работа как К.-С. Миллер. Балы дебютанток и ужины в «Тур д'Аржан», как вы выразились, — это то, чем я иногда занимаюсь, чтобы провести время, по привычке, и для того, чтобы продолжать колонку Хэллама. Я не продаю свою душу за этот образ жизни. — Она прекрасно понимала, что лжет.
— Не уверен, что это правда, но даже если так, то рано или поздно вы все равно обнаружите, что приходится платить — или душой, или карьерой.
— Не драматизируйте.
— Я не драматизирую. Просто говорю откровенно. И беспокоюсь за вас.
— Ну так не беспокойтесь. По крайней мере по этому поводу. Вы знаете, как я должна поступать, знаете, чего от меня ждут. Невозможно разделаться с многовековой родословной, просидев несколько лет за пишущей машинкой. Кроме того, многие пишущие люди работают под псевдонимами.
— Да, но они не живут под псевдонимами. И я не согласен с вами относительно родословной. Вы правы в том смысле, что с традициями предков и впрямь не разделаешься за несколько лет. Традиции можно изменить лишь резко, внезапно, путем кровавой революции.
— Не думаю, что это необходимо.
— А точнее, не думаете, что это «благородно», не так ли? Вы правы, это неблагородно. Революции не бывают благородными, а перемены — легкими. Мне начинает казаться, что вам самой будет полезно прочитать книгу Джонса, По-своему вы тоже в темнице почти тридцать лет. — Он заглянул ей в глаза, и голос его смягчился. — Кизия, неужели вам нравится эта жизнь? Жизнь, которая лишает вас счастья?
— Дело не в этом. К тому же бывают ситуации, когда нет выбора. — Она отвела взгляд, одновременно раздраженная и обиженная.
— Вот именно об этом мы и говорим. Выбор есть всегда. — Разве сама она этого не знала? — Вы собираетесь ломать себе жизнь ради какого-то дурацкого «долга», только для того, чтобы угодить опекуну, из-под влияния которого вы уже лет десять как вышли? Хотите порадовать родителей, которых уже двадцать лет нет в живых? Почему заставляете себя? Почему? Потому что они умерли? Бога ради, вы в этом не повинны, и времена к тому же изменились. Да и вы сами изменились. Или вы хотите оправдать ожидания молодого человека, с которым помолвлены? Если причина в нем, то, вероятно, наступит время, когда вам придется выбирать между ним и работой, и лучше, чтобы вы уже сейчас отдавали себе в этом отчет.
Какой молодой человек? Уит. Смешно. И почему Симпсон решил сейчас обо всем этом говорить? Ни о чем таком раньше не было и речи. Почему именно сейчас?
— Если вы имеете в виду Уитни Хэйуорта, то я с ним не помолвлена и не собираюсь. Самое большее, что я могу из-за него стерпеть, — это скуку в течение вечера. Так что по этому поводу вы беспокоитесь напрасно.
— Рад слышать. Тогда в чем дело, Кизия? Зачем нужна двойная жизнь?
Она глубоко вздохнула и посмотрела на свои руки, сложенные на коленях.
— Потому что каким-то образом им удалось внушить мне, что если даже на минуту вы уроните чашу Святого Грааля или отставите ее в сторону на один день, то рухнет целый мир и вы будете в этом виновны.
— Позвольте открыть вам великую тайну — мир не рухнет. С миром ничего не случится. К вам не явятся призраки родителей, а ваш опекун не наложит на себя руки. Живите для себя, Кизия. Вы должны жить настоящей жизнью. Сколько можно лгать?
— Разве псевдоним — ложь? — Слабая защита, и Кизия сама это понимала.
— Нет, ложь, как вы им пользуетесь. Вы используете псевдоним, чтобы вести две жизни, абсолютно отдельные друг от друга. У вас два лика. Один — долг, другой — любовь. Вы словно замужняя женщина, которая имеет любовника и не желает ни от чего отказываться. Думаю, это очень тяжкое бремя. И никому не нужное. — Он посмотрел на часы и слегка покачал головой. — А сейчас извините меня. Я браню вас почти целый час. Но мне уже давно хотелось об этом поговорить. Со статьей про Джонса поступайте как знаете, но подумайте немного над нашим разговором. Думаю, он был важным.
— Полагаю, вы правы. — Внезапно она почувствовала себя совершенно измученной. Это объяснение отняло у нее все силы. Казалось, перед глазами пронеслась целая жизнь. И какой незначительной она выглядела при близком и таком безжалостном рассмотрении. Симпсон прав. Кизия еще не знала, как поступит с материалом про Джонса, но дело совсем в другом. Все гораздо серьезней. — Я прочитаю книгу Джонса сегодня вечером.
— Прочитайте и позвоните завтра. Я могу задержать ответ в журнал. Вы простите мне нравоучения?
Она улыбнулась ему теплой улыбкой.
— Только если вы разрешите мне поблагодарить вас. Вы не сказали ничего приятного, но, думаю, мне нужно было все это услышать. Последнее время я сама размышляла об этих вещах, и спор с вами был вроде спора с самой собой. Чистой воды шизофрения.
— Ничего столь экзотичного. Вы не единственная — этим путем пришлось пройти многим. Кому-нибудь следовало бы написать руководство, как справляться с подобными проблемами.
— Вы хотите сказать, что кому-то все-таки удалось с этим справиться? — Она рассмеялась, допивая чай.
— Да, и удалось прекрасно.
— И как же? Бегство с лифтерами, чтобы доказать свою правоту.
— Если хотите — да. Но это те, что поглупее. Остальные находили решения получше.
Она старалась отогнать мысли о матери.
— Вроде Лукаса Джонса? — Кизия сама не понимала, как это у нее вырвалось. Мысль была совершенно абсурдной. Почти смехотворной.
— Ну, вряд ли. Я не предлагал вам выйти за него замуж, моя дорогая. Речь шла всего лишь об интервью. Так вот почему вы так забеспокоились.
Джек Симпсон отлично понимал причины ее беспокойства. Кизия боялась. Он как мог попытался успокоить ее. Только одно интервью… всего лишь одно… Для Кизии оно может изменить очень многое — расширить ее горизонты, открыть целый мир, сделать ее писателем.
