Рыжий, циничный, неприличный (СИ) - Волкова Дарья

Павел понял, что ненавидит фразу «Надо работать». И больше всего сейчас ему хотелось поднять руки, обнять Клео – и зацеловать, утащить в кровать, любить на прощанье. И не отпускать.

Никогда.

Или всего несколько часов? Что они изменят, эти несколько часов?

Клео резко шагнула в сторону, достала с полки чашку.

– Тебе место под молоко оставить?

– Не надо. Я буду черный.

***

И все же ему почему-то не верилось. Что сейчас все закончится. И они больше никогда не увидятся. Хотя почему никогда? У Клео когда-нибудь завершатся раскопки, она вернется в Москву, они могут встретиться и… И все равно, какое-то странное горькое чувство, что все кончается, кончается именно сейчас, и кончается навсегда – не отпускало.

Вот стукнула дверь ее комнаты, и Павел резко встал с кровати.

Она стояла в прихожей. Одета была Клео практически так же, как в тот, первый день их встречи. Короткие шорты, трикотажная майка, грубые ботинки и бананово-желтая бандана на голове. Девушка поправила лямку рюкзака на плече.

– Ну все, Паш, мне надо бежать. Желаю тебе хорошего взлета и мягкой посадки.

У нее был веселый жизнерадостный голос. Такой же фальшиво-желтый, как ее бандана. А у самого Павла не находилось слов. Он никогда не был в такой ситуации и сейчас совершенно не представлял, что тут можно сказать. Поэтому просто молча раскинул руки, сгреб Клео и прижал ее к себе. Вместе с ее рюкзаком, шортами, банданой. Ее всю.

Она замерла. А потом ответно прижалась. И вдруг вздрогнула – так, как она вздрагивала, когда кончала в его руках. Сама обняла крепко.

– Спасибо тебе, Паша.

– Я же запретил тебе говорить это слово.

– Я больше не буду.

***

Я больше не буду.

Я больше не буду обнимать тебя. Я больше не буду целовать тебя. Я больше не буду просыпаться на твоем плече. Больше не буду слышать твой смех, чувствовать, как твои руки обнимают меня, не буду больше замирать от того, как солнце зажигает огоньки в твоих волосах. Я не буду больше задыхаться от того, как ты смело прикасаешься ко мне, даря наслаждение. Я больше не буду засыпать в твоих руках.

Я больше не буду.

***

– А где же Пашенька? – жизнерадостно поинтересовался у Клео Владислав Семёнович.

– К сожалению, у Павла закончился отпуск, и сегодня он улетел в Москву.

– Ах, какая жалость, – искренне вздохнул профессор Селезень. – С таким помощником дело у нас продвигалось очень быстро. Если бы я знал, что он вчера был у нас последний день… Клепушка, детка, поблагодари от меня молодого человека при случае за его помощь!

– Обязательно.

Клео обернулась и поймала косой и страшно довольный взгляд Аркадия. И еле сдержала желание наклониться, зачерпнуть горсть земли – и швырнуть ею в Ивакина. А то и вовсе чем посущественней запустить.

Клео изо всех сил сталась быть веселой и беззаботной. Ну, или, по крайней мере, не хмурой. Она не доставит Ивакину такого удовольствия. Клео не знала, насколько у нее успешно это получилось, но сил отнимало преизрядно. Домой она вернулась очень уставшая.

В пустой дом.

Она же приехала сюда две недели назад именно в пустой дом. Она даже не думала, что может быть иначе. Просто дом, достаточно комфортный, чтобы жить в нем во время проведения раскопок. Жить, разумеется, одной.

А теперь… теперь она вернулась в ПУСТОЙ дом.

Усталость словно отступила на второй план, и Клео, скинув ботинки и рюкзак, принялась, наподобие собаки-ищейки, искать следы пребывания Павла в доме.

Глава 4.4

Глава 4.4

Словно ей нужны были доказательства – что он тут был, что это все было на самом деле.

В его комнате находятся аккуратно застеленная кровать и пустые шкафы. Ни единого предмета, принадлежавшего ему.

Ни бритвы, ни зубной щетки в стаканчике в ванной. Ни его обуви в прихожей.

Ни-че-го.

И лишь на кухне обнаружились следы присутствия Павла в этом доме.

Забитый всевозможной вкусной едой холодильник.

Клео долго смотрела в холодное наполненное нутро, пока холодильник не запищал. Она резко закрыла дверь и обернулась к столу. Может, там записка? Хотя бы какая-нибудь ерунда вроде: «Не забудь все это съесть, а то испортится».

Но записки не было. Ни на столе, ни на полочках в шкафу, ни даже в самом холодильнике. Только еда – и все.

Клео медленно села за стол. Сердито шмыгнула носом и категорически запретила себе плакать. А потом уткнулась лицом в ладони и разрыдалась.

***

– Павел Тихонович, вы привезли мне магнитик?

– Нет. Я не стал опускаться до такой пошлости.

– И вместо магнитика привезли мне…

– Себя, Кать, вместо магнитика я привез тебе себя. И теперь ты смело можешь уходить в отпуск. Согласись, это лучше магнитика?

Улыбка на лице Катерины стала не такой жизнерадостной, но все же держалась, словно приклеенная.

– И то верно! А вы исключительно загорели, Павел Тихонович! Что, хорошая погода была?

– Погода была дрянь, – буркнул Павел, памятуя свою вновь образовавшуюся ненависть к солнечным дням.

– Да? – удивилась Катерина. – Надо же, а загореть успели.

– Да нет, – вздохнул Павел. – Дождь был всего два дня. Просто жарко очень было на раскопках.

– На раскопках? – ахнула Катерина, картинно прижав ладони к щекам. – Вы на экскурсию ездили?

– Нет, знакомых встретил, – Павел не понимал, зачем он это все рассказывает. Но он понял, что хотя бы вот так, опосредованно, без деталей, говорить о Клео доставляет ему удовольствие. – Они археологи. Профессор Селезень, слышала?

– Нет.

– Ну они там раскопки начали прямо недалеко от города. Очень интересно.

– Представляю, – мечтательно вздохнула Катерина.

– На самом деле – пыльно, жарко и очень утомительно.

– Я вам не верю! – рассмеялась Катерина.

– Правильно. Верить надо только тому, что написано в деле. Ну, рассказывай, что тут у нас произошло за время моего отсутствия?

– Нам грозятся новое дело дать.

– Прекрасно, блядь, прекрасно.

***

– Ну, где наш магнитик? – Петр Тихий протянул брату широкую ладонь для рукопожатия.

– Да как сговорились вы с этими магнитиками!

– Что, не привез? – картинно округлил глаза Петр.

– Петруша, нам эти магнитики уже лепить некуда, – пришла на помощь Павлу Эля. – Давайте лучше чай пить. Паша, расскажи, как ты с Клео поладил?

– Клео? – Петр умыкнул с блюдца лимон. – Душа моя, ты завела у дома собаку?

– Петя! Ну как ты можешь так говорить! Клео, моя подруга! Помнишь, она была у нас в гостях?

– А, это Клепа, что ли? – Пётр, скривившись, упорно жевал лимон. – Помню. Прикольная такая. И волосы как пружинки. Вот она нам магнитик из Пекина привезла! С Мао Цзэдуном!

– Во-первых, это не магнитик, а значок…

– Какая разница.

– А во-вторых, это Ким Чен Ир!

Петр хмыкнул и положил в рот вторую дольку.

– Они все на одно лицо. А при чем тут Пашка и Клепа?

Павел промолчал. Ему почему-то не нравилось, что брат называл Клео Клепой. Так же, как называл ее профессор Селезень. Было в этом названии что-то такое… интимное. Домашнее что ли. Профессору Селезню можно. Петьке – нет.

– Так они в нашем доме вдвоем жили.

– О-о-о…

– Ничего не «о-о-о», – огрызнулся Павел.

– Совместно провели отпуск? – ухмыльнулся брат. – Дело хорошее, дело приятное.

– Клео там работала, – буркнул Павел. – Раскопки практически в черте города.

– И чего они все роют и роют, – вздохнул Петр. – Лежит в земле – и пусть лежит.

– Откуда такой скептицизм? – усмехнулась Эля.

– Да у нас на прошлой неделе в парке чего-то рыли – ну и отрыли. А нам теперь уголовное дело открывай.

– Ох… – только и выдохнула Эля. Для жены следователя она по-прежнему очень нервно реагировала на подобные сообщения. Петр положил ладонь на руку и жены и обернулся к Павлу.

– Да и правда, это неинтересно. Давай, про раскопки рассказывай. Дали лопату в руках подержать?