Ребенок для Зверя - Мария Зайцева
Он все еще имеет власть надо мной. И совсем недавно, при нашей первой встрече, очень хорошо доказал это. Но это не значит, что я не буду бороться.
— Сладкая… — его голос понижается, хрипит интимно и нежно даже… Возвращает меня в то время, когда… Когда я млела от этих волнующих нот, смущалась, краснела от жадных взглядов, полных возбужденного обещания горячей, безумной ночи… — Мы не с того начали… Поехали, пообедаем… Поговорим…
— Рабочие… вопросы… предпочитаю… обсуждать… на рабочем… месте… — с паузами выговариваю я, ощущая себя невероятно слабой. Надо вырвать подбородок из его горячих пальцев, надо отступить… То, что он делает, уже не социально одобряемо… Но не могу. Просто ноги не слушаются. И взгляд невозможно отвести. Он опять обещает, этот взгляд, буквально транслирует мне в мозг картинки того, как нам может быть хорошо… Краткое, безумно краткое мгновение… А затем… А затем все повторится. И он, мужчина, будет всегда прав, а я…
— А не рабочие? Наши с тобой вопросы? У нас же они есть? Я могу тебя выслушать… И причины того, что ты сделала, тоже… И мне есть, что тебе предложить…
А причины твоих поступков, Зверь? О них не хочешь подробнее?
Я хочу это ему выкрикнуть в лицо, но опять не могу. Краска стыда заливает лицо… А он продолжает, уже наклонившись так низко, что губы, сухие, жесткие, практически касаются моих, а борода царапает кожу лица:
— Мы пообедаем… Все обсудим… А потом, если захочешь, поедем в дом, который я купил специально для тебя… Там есть все, что ты любишь… И тебе не нужно будет работать… Ничего не нужно будет делать… А в саду — детская площадка для твоего сына. И бассейн. У тебя будет все. Столько, сколько ты захочешь, сладкая… Такая сладкая… Я не могу удержаться…
Его шепот одурманивает, сводит с ума, и я с трудом понимаю, что именно он мне предлагает… Дом? Какой дом? Зачем?
Хочу спросить, но не успеваю.
Жесткие губы преодолевают последние сантиметры, жадно захватывая мои в плен.
Успеваю только судорожно втянуть воздух, получается со стоном, ответом на который слышится тихое, возбужденное звериное рычание.
Его поцелуй совсем не похож на то жуткое поглощение, что было при первой нашей встрече.
В этот раз он нежен, так нежен, так сладок, так похож на те невероятно чувственные ласки, что дарил мне мой, как я тогда думала, любящий муж, что я не могу противиться. Цепляюсь за каменные предплечья, чтоб не упасть, бессильно раскрываю рот, позволяя жесткому языку напористо скользуть внутрь.
Зверю словно только и требовалось мое маленькое послабление, он рычит, обхватывает сильнее, так, что теперь я не упаду даже при всем желании, потому что меня на весу держат, и усиливает напор.
Его вкус словно лампочки в голове выключает: по одной, по мере того, как идешь по светлому коридору… Все темнее… Темнее… Темнее… Пока меня полностью не поглощает мрак.
Сладкий, сладкий мрак.
Глава 22
Я хотел сделать все по-другому.
В своих горячечных, больных фантазиях я видел эту лгунью на коленях перед собой, видел ее бессовестные глаза и лихорадочно скользящий по сочным губам язык. Моя жена, моя Наира, никогда меня не баловала этим видом ласки, да и предлагать такое ей, как я тогда думал, невинной и пугливой, нежной женщине, только недавно познавшей мужчину, казалось чем-то кощунственным.
Для такого вида грязных ласк есть специальные женщины. Те, рядом с которыми моя любимая даже дышать не должна.
И потому сейчас, мечтая, чтоб она подчинилась, я видел именно этот вариант унижения. Зная, что после этого никогда, ни за что не смогу посмотреть на нее уже, как на равную себе. Как на возможную мать своих детей.
Я планировал загнать ее в угол.
Благо, средств воздействия хватало.
Когда женщина — твоя подчиненная, всегда есть, чем ее прижать. Сроки, задачи, выплаты… И, главное, все по закону.
Я хотел, чтоб она крутилась, как белка в колесе, пытясь успеть выполнить все, чтоб постепенно понимала всю тщетность своих усилий. А я бы за этим наблюдал. С наслаждением. Почему-то я думал, что мне это все доставит невероятное удовольствие, как хорошая прелюдия перед ночью любви.
Ну а потом, когда она отчается, потому что выполнить те задачи, которыми я ее нагрузил, было физически невозможно, я бы надавил еще и финансовой стороной. Судя по бедным нарядам Наиры и по ее худобе, вопрос денег стоял в их семье остро.
Когда я думал об этом, брала невероятная злоба на ее выбор, на ее мужа, этого нищего студентика, который не может обеспечить свою семью. Зачем женился? Зачем брал на себя обязательства, если не можешь вытянуть? Как ему самому не стыдно, что жена его работает?
Разве я бы позволил моей жене работать? Да еще и так много? Она же не видит сына, совсем! А он маленький… Наверно, она не кормит его грудью, отлучила, перевела на искусственное… Отвратительное решение, осуждаемое у нас в стране. Не дать ребенку материнской ласки, материнского молока — все равно, что не дать ему будущего! Что из него вырастет?
Нет, мне не жалко было ребенка Наиры, в конце концов, у него есть отец, пусть он тревожится… Мне просто было невероятно яростно от одной мысли, что сытую, счастливую жизнь со мной Наира променяла… на это. Я не понимал, как так может быть, весь мой многолетний опыт общения с женщинами летел к шайтану, а жена оставалась все тем же непостижимым существом, как и в самом начале наших отношений, когда я не понимал, почему она ерепенится, почему не хочет сдаваться на милость мужа, почему не радуется новым тряпкам, побрякушкам и прочему… Почему ей интересна какая-то глупая детская игра в разбойников, мои детские воспоминания, и не интересно мое положение на сегодняшний день, мое состояние, то, что я могу ей дать!
Устав думать о причинах ее поведения, я просто погрузился в мрачное предвкушение своей будущей сладкой мести.
Адиль откровенно махнул на меня рукой, обозвав мелочным болваном, но мне было плевать на то, как это выглядит со стороны.
Я хотел получить компенсацию за год постоянной мучительной агонии без нее, насладиться выигрышем, а потом… Потом я собирался ее выкинуть. Так, как выкинула меня она, просто воспользовавшись моей доверчивостью и усыпив мою бдительность.
И потому, представляя, как она, в итоге, будет молить не увольнять ее, не лишать
