Ложь, которую ты плетешь (ЛП) - Лоррейн Трейси

— Что случилось? Где мы? Что происходит?

У меня кровь стынет в жилах, когда я вспоминаю последнее лицо, которое видела перед тем, как все потемнело.

Виктор Харрис.

Я вспоминаю его слова из машины две недели назад: «У меня есть легкий доступ к людям, которых ты любишь, Скарлетт. Ты никогда не должна забывать об этом».

— О, боже, — всхлипываю я.

Я облажалась, и теперь мой отец заплатит за это.

Я пытаюсь пошевелить руками и вскоре понимаю, что они связаны за спиной. Пальцы онемели, когда я пытаюсь пошевелить ими. Я переставляю одну ногу и обнаруживаю, что тоже не могу этого сделать.

Черт возьми.

Я на секунду опускаю голову, пытаясь заставить свой мозг проснуться, чтобы по-настоящему сосредоточиться на том, что здесь происходит.

Оглядываю комнату, но нет ничего, что могло бы дать мне хоть какой-то намек на то, где мы находимся. Комната пуста, стены серые и покрыты темными пятнами. Пятна, на которые я даже не хочу смотреть, не говоря уже о том, чтобы подумать, что это может быть.

Высоко на стене слева от меня есть одно окно, но оно заколочено досками и не пропускает никакого света. Понятия не имею, на улице все еще ночь, или я пробыла здесь достаточно долго, чтобы взошло солнце.

Воспоминания о том, как я оказалась здесь, заставляют меня посмотреть вниз. И обнаруживаю, что на мне не только купальник, а кто-то натянул на меня грязную рубашку, чтобы прикрыть меня. Хотя не уверена, должна ли быть благодарной или нет, потому что она пахнет так, будто последний человек, который мог ее носить, умер в ней.

Вздрагиваю, впервые осознав, насколько мне чертовски холодно. Яркий прожектор, который освещает нас обоих, излучает немного тепла, но этого недостаточно, и вскоре мои зубы начинают стучать.

— Г-где мы?

— Я не знаю. — Я борюсь со всхлипом, который хочет вырваться из моего горла от холодного тона моего отца.

Я смотрю на него, но он не двигается. Его глаза по-прежнему устремлены в одну точку перед ним, но, когда я смотрю, чтобы увидеть, что привлекает его внимание, я ничего не вижу. Тот конец комнаты погружен в темноту.

— Мне так жаль, — шепчу я, мой голос срывается от эмоций.

— З-за… что? — Он впервые поворачивается ко мне, давая мне первый полный обзор его лица, и я борюсь, чтобы не показать свою реакцию.

— Это все моя вина. — Я чуть не плачу.

— О, милая. Это не так, пожалуйста, не думай так.

— Он… он дал мне задание, а я облажалась.

— Он что? — ревет папа, его голос отражается от безмолвного пространства вокруг нас.

— Теперь это не имеет значения. Он сказал мне, что если я облажаюсь, то он пойдет за моей семьей, и вот мы здесь.

Папа борется в своих оковах.

— Где ты, чертов мудак, — кричит он, так сильно дергая за веревки на запястьях, что я боюсь, как бы он не оторвал себе руки.

Я понятия не имею, чем связаны мои, но папины крепко стянуты кабельными стяжками, которые врезаются в его кожу и увеличивают лужу крови на полу под ним.

— Успокойся, — прошу я.

— Успокоиться? Успокоиться, черт возьми? Этот мудак привязал мою девочку к гребаному стулу. — Он смотрит на меня, его глаза задерживаются на моей щеке. Видя боль в его глазах, я даже не хочу думать, как это выглядит. — И он, черт возьми, причинил тебе боль.

— Я…

Он пронзает меня взглядом, который тут же обрывает мои слова.

— Иди сюда и посмотри мне в лицо, ты, гребаный мудак.

Я смотрю на отца, опустив подбородок. Как будто он совершенно другой человек, чем тот, с которым я росла. Думаю, что могу пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз я слышала, как он ругался, но сейчас папа ведет себя, как одержимый.

Я прищуриваюсь, глядя на него, изучая, как слюна вылетает у него изо рта, а его тело дрожит от едва сдерживаемой ярости.

Я вообще знаю своего отца?

Тяжелые шаги, доносящиеся из темноты, останавливают его крики, и через тридцать нервных секунд появляется он.

Страх пробегает по моей спине, и взгляд Виктора останавливаются на мне, прежде чем опускается по моему телу.

— Это позор. Мне очень понравилось то немногое, что на тебе было надето.

Папин стул дребезжит, когда он снова пытается вырваться.

— Успокойся, Уильям. Ты должен гордиться своей девочкой. Похоже, она вся в отца.

Папин взгляд прожигает меня, но я отказываюсь отводить взгляд от монстра, уставившегося на меня.

— Отпусти его, — требую я.

Виктор задерживает мой взгляд на мгновение, прежде чем кожа вокруг его глаз сморщивается, и он откидывает голову назад, смеясь.

— Ух ты, Скарлетт. У тебя яйца больше, чем я когда-либо думал. Как жаль, что мать когда-то сбежала с тобой. Ты могла бы стать для меня настоящей ценностью. — Его взгляд снова задерживается на моем теле, и мой желудок сжимается от отвращения.

— Оставь ее в покое. Это не имеет к ней никакого отношения, — ревет папа.

— О, но, Уильям. Это имеет к ней самое непосредственное отношение. Видишь ли, не только ты меня обманываешь, а вы оба. И можете поспорить на свои гребаные задницы, что я собираюсь докопаться до сути.

— Я не имею к этому никакого отношения. Я сделала то, что ты хотел, и установила твои камеры, — выплевываю я. — Не моя вина, что ты не получил информацию, которую хотел.

— Нет, но это привело к тому, что один из моих лучших людей оказался в больнице, не так ли, Скарлетт.

— О чем он говорит? — требует ответ папа, но я снова отказываюсь смотреть на него.

— Несчастный случай с Кейном не имеет к этому никакого отношения.

— О, еще как имеет. Он был зол, и ты толкнула его через край.

— Его действия за гранью моего контроля.

Он вздыхает и качает головой.

— Кажется, это у тебя обычное дело, да? Сначала Райли, а теперь Кейн. Ты проклятие, Скарлетт Хантер.

Папа ахает, но мы оба не обращаем на него внимания.

— Так почему же ты пошел ко мне? У тебя тоже есть гребаное желание умереть? — Я ухмыляюсь.

Он хихикает, холодно и зло, и я чувствую это до кончиков пальцев ног.

— Итак… — говорит он, наконец, переводя взгляд от меня к моему отцу. — Папочка, ты хотел сказать своей дочери, почему вы оба здесь, или мне оказать тебе честь?

— Пошел ты. — Папа плюет Виктору в лицо.

Он достает из кармана носовой платок и вытирает слюну, прежде чем поднять руку и ударить папу прямо в лицо. Его нос снова разбит, и с подбородка льется поток крови.

— Прекрати, пожалуйста, — кричу я. — Прекрати. Это не его вина.

— Ох, Скарлетт, видишь ли, это как раз его вина, — возражает он, отступая на шаг от моего отца и снова вытаскивая носовой платок, чтобы вытереть костяшки пальцев. — Твой папочка не просто тупой механик, во что он заставил тебя поверить. Он управляет большей частью моей цепочки поставок.

— Что? — спрашиваю я, отшатываясь в шоке. — Нет, ты лжешь. Не может быть. Нет…

— Прости, милая. — Голос отца прорывается сквозь мой шок, и я сижу, уставившись на него с широко открытым ртом.

— Что?

— Это правда. Я работаю на этого мудака.

От слов отца из горла Виктора вырывается рычание.

— Это никогда не входило в мои намерения, но кое-что случилось, и у меня не было другого выбора.

— Но кто-то выкупил гараж, они заплатили долги, они… — Приходит осознание. — Это был Виктор.

На лице Виктора появляется самодовольная ухмылка.

— Папа, как ты мог? — плачу я.

Он продал свою гребаную душу дьяволу.

— У меня не было выбора, или вы бы остались на улице, но я бы никогда не сделал этого со своей семьей.

— Но ты все же отпустил нас. Когда мама решила, что с нее хватит, ты просто стоял там и позволил нам уйти.

— Ладно, как бы весело это ни было, — говорит Виктор, останавливая все, что я собиралась сказать. — Вам обоим предстоит усвоить очень важный урок.

Мое тело дрожит от безмолвной угрозы в его голосе.

— Никто не проявляет ко мне неуважения, не действует за моей спиной, не пытается украсть. — Он смотрит прямо на моего отца. — Не делает больно моим мальчикам. — Он поворачивается ко мне. — Без последствий.