The Мечты. О любви - Марина Светлая (JK et Светлая)
Брови Богдана взметнулись вверх, а рука, в которой он держал стакан с соком, замерла на полпути. Прикинув пару вариантов, Моджеевский-младший решил не ломать мозги и спросить:
— Может, причину огласишь, чтобы я точно мог ответить.
— Причину? Причину… ну что ж, раз сам не понимаешь, то почему бы и не огласить причину. Каково это — обнаружить, что у тебя есть ребенок? Какое у тебя к этому отношение? Ты уж прости, мне Женя уже сказала, ей Юля разрешила.
Богдан поставил, наконец, стакан на стол и усмехнулся:
— Ну я бы мог, конечно, тебе напомнить, что у тебя и собственный подобный опыт имеется. Но не стану. Так уж и быть — поздравляй!
— То есть, тот факт, что ребенок твой, — тебя скорее радует, чем заставляет думать, как бы отмахаться? — поинтересовался Роман на всякий случай для верности.
— А тебя бы сильно остановило, если бы у Жени, например, был свой ребенок? — недолго думая, брякнул Бодя.
— Значит, для тебя вопрос даже так стоит? — едва ли удивившись, но все-таки уточнил Роман. — Нет, меня не остановило бы. Мы с Женей уже слишком взрослые были, и оба с опытом. Но у тебя другая история. У вас с Юлей… другая история. Юля — Женина родная сестра… И она дочь Малича, моего тестя. Такая же, как Женя… надеюсь, ты понимаешь, что это все слишком серьезно, чтобы относиться к Юле так, как ты относишься к остальным женщинам? Это уже касаться будет не только тебя, но и нашей семьи.
— Я, конечно, подозревал, что ты не ради моего желудка приехал, — весело усмехнулся Богдан. — Но если ты продолжишь в том же духе, то рискуешь услышать от меня какую-нибудь грубость.
— Бога ради, не стесняйся, излагай, — откинувшись на спинку дивана, заявил Моджеевский-старший. — Но предупреждаю, что с Юлькой роман ради романа затевать не стоит. А в остальном — я прекрасно помню, что ты вытворял, когда вы расстались в детстве, потому питаю надежды.
— Ни я, ни она уже давно не дети, — пожал плечами сын. — Мы, конечно, накосячили. Но ты сейчас так говоришь, будто ты Юлькин отец, а не мой.
— Это ты еще просто с Никитичем не разговаривал. Планируешь?
— Планирую, — кивнул Богдан и хохотнул: — Хотя мне кажется, он адекватнее тебя.
— Ну это ты ему омлет не жарил. И на кухне его не пылесосил.
Рядом с ними замельтешил официант, расставляя заказанные блюда. Моджеевский-младший, наблюдая за ним, представил себе отца с пылесосом. Картинка вышла абсолютно фантастической, потому что подобного ему и в глубоком детстве видеть не приходилось. А когда они снова остались одни, заявил:
— А я и не буду.
— Ну это мы еще поглядим, — хохотнул Роман Романович и широко улыбнулся сыну. — И сам-один к нему на ковер не ходи, это тебе мой отцовский завет. Бери ее, ребенка, меня можешь прихватить. Я — Женю. Лизку массовкой возьмем… В общем, один — не вздумай. И это тебе повезло, что Маличу Юлин муж никогда не нравился.
— Ну я понял, — в тон ему сказал Богдан. — Когда я подружусь с Андреем Никитичем, я замолвлю за тебя словечко.
— Ну-ну! — хмыкнул отец и взялся за приборы, после чего, отправив в рот оливку из салата, решительно заявил: — Значит, ты планируешь с ней сойтись?
— Я планирую на ней жениться, — получил он немедленный ответ.
— О как! — восхитился Моджеевский-старший и резко посерьезнел: — Тогда объясни мне, пожалуйста, как так вышло… как вышло, что у вас общий ребенок, но у нее есть муж, а ты до сих пор не с ней? Если уж ты все это время… если все эти годы она тебе не безразлична. Почему ты до сих пор не с ней?
Потому что идиот.
Потому что все это время, несмотря ни на что, злился — бесконечно злился — на нее и на себя.
Много лет назад ему казалось, что если ей не надо, то и ему не надо! Он уедет и будет счастлив. Никогда больше не видеть ее, никогда не разговаривать с ней. Он искал всевозможные способы, чтобы не думать о ней, не просчитывать будущее, не вспоминать об утраченном. Только спустя несколько лет он неожиданно для себя понял, что на самом деле ничего у него не вышло. Слишком не знал себя, слишком глупо верил, что отрезано, слишком привык к слепоте.
Их случайная встреча на свадьбе отца расставила все по местам. Тогда Богдан был в этом уверен. От злости, ревности и впервые затопившей его обиды готов был сметать все на своем пути. И чтобы никого не покалечить в реальности, сбежал на несколько недель из Солнечногорска. Тогда задело не то, что она вышла замуж. В конце концов, ему и в голову не приходило записывать ее в монашки. Не то воспитание, да и вообще не их случай. Но он совершенно не находил объяснения, какого черта она молчала об этом, обратив все в фарс поутру.
И потому нет-нет, а у него мелькала коварная мысль, что Андрюшка как их общий ребенок — неплохая такая месть со стороны Вселенной. Это его утешало, примиряло с Юлькой и двигало вперед теперь уже без каких-либо тормозов.
— Ей надо было повзрослеть, а мне стать старше, — улыбнулся Богдан.
Отец в ответ негромко хмыкнул себе под нос и на некоторое время замолчал, но Моджеевский-младший почему-то отчетливо различал одобрение во всем его виде. А потом с какой-то едва слышной теплотой Роман проговорил:
— Было бы значительно лучше, если бы вы взрослели и становились старше вместе все-таки. Скажи честно, я виноват перед тобой, да? За Жеку, за то, что не вмешался, когда должен был…
— Да ладно, — отмахнулся сын, — вы с матерью были вместе дольше, чем мы с Юлькой врозь. Сильно вам это помогло?
— Ну как сказать… Дело же не в годах. Зато вас двое есть… И ты не думай, что я не любил ее или разлюбил, когда мы разводились. Все это гораздо сложнее. Вообще все сложнее, когда понимаешь, что сам виноват. Я никогда
