Свет ночи - Дмитрий Яковлевич Стахов
Его холодные пальцы оставляют на моем запястье маленькие красные отметины. Я ощущаю легкое жжение. Я подцепляю пальцами сосиску, тыкаю ее в горчичный холмик на краю тарелки. Откусываю. Поворотник делает хорошие сосиски. Пиво у Поворотника не очень, но сосиски просто класс.
— Но все же я хотел бы спросить…
— Почему я разговариваю именно с вами? Так вы давно на примете. Забыли?
— Нет-нет, вы упомянули Валаама. Там ему встретился ангел.
— Я и есть ангел, ваш старший брат, и появился через три дня и три ночи после того, как кончилась вечность. Мне не дано творить чудеса, воскресить Лебеженинова я не способен, но кого-то убить или отсрочить чью-то смерть могу. Когда-то я был послан разобраться с вашей завистью, но ничего с нею поделать не смог, и с тех пор застрял тут, в ваших дрязгах, хотя главной моей задачей всегда было напоминать о долге, заставлять ему следовать, отвечать своему предназначению, выполнять завет и тому подобная хрень.
Он отхлебывает из стакана. Оглядывается по сторонам. Его лицо-маска искажается гримасой, словно он съел что-то горькое.
— Теперь я могу признать, что совет убить Валаама был не самым лучшим. Во всяком случае, сейчас я бы так не поступил.
Он делает еще глоток и отодвигает стакан.
— Ладно! Давайте к делу. Вы единственный, кто пока понял, что здесь происходит. И это никуда не годится. Поэтому…
— Никуда не годится то, что я понял?
— Оживший мертвец! Вот что никуда не годится! Этот несчастный преподаватель рисунка, пошедший в народ оппозиционер, с которым вы разбирали смысл гимна Till we have built Jerusalem, ну и так далее и тому подобное, представляет собой угрозу установленному порядку. А мне предписано еще и поддерживать порядок. Понимаете? Должен же кто-то этим заниматься! — Он вновь отрывисто смеется, резко выдохнув несколько раз «ха-ха-ха-ха!» — У меня, кстати, для вас две новости. Хорошая и, как можно догадаться, плохая. Хорошая — это то, что нет жизни после смерти. Понятно?
— Понятно. А плохая?
— Есть невезучие, что живут вечно. Этих трогать не будем, то, как их вечная жизнь согласуется с отсутствием вечности, не моя проблема, но вот от тех, кто после смерти живет некоторое время, иногда — длительное, исходит угроза порядку. От вашего Лебеженинова, например.
— Но все-таки — бессмертие?! Вера в него? — Мне хочется оттянуть момент, когда он скажет нечто определенное. Конкретное. — Может быть, все не так трагично, может быть…
— С верой я не имею дела. Я работаю с иллюзиями, а между иллюзиями и верой существует разница, которую мы сейчас обсуждать не будем. Скажу только, что вера — это другое ведомство. И потом — прошу вас не умничать и не лезть туда, где вы не компетентны.
— Но вы пришли, чтобы я что-то сделал?
Он кивает, берет стакан и подносит к губам.
— И что же?!
— Вы должны Лебеженинова остановить, — говорит он в стакан и делает большой глоток.
— Боже!
— Я вас умоляю! Вы сделали для него больше, чем он для вас, я знаю, что говорю, и он не придет к вам на помощь, как бы вы его ни звали. Сделаете о чем я прошу, и все будет хорошо.
— Как?
— Это ваше дело. Я лишь могу кое-что посоветовать.
— А если не получится?
— Если вы согласитесь, получится все. Гарантирую.
— Но почему — я?!
— А вы хотели, чтобы его остановили дежурящие возле кладбища менты? Или какой-нибудь идиот с дробовиком? Я действую по ситуации. У вас имеются глубинные, подлинные мотивы. Вы подходите. К тому же вы его знали. Хоть немного. Вряд ли у вас будет возможность с ним поговорить, но все-таки…
— А если я откажусь?
— Не откажетесь. Анализы, операция, скорее всего потребуется еще, и не одна. Вам предстоит разговор с врачом. Только не подумайте, что я предлагаю сделку. Сделки со мной — пошлятина. Тем более — я не существую. Меня нет. И я не заключаю сделок. И мне не отказывают.
Я слышу, как в абсолютной, гремящей тишине тикают часы на моей руке.
— Что произойдет, если его не остановить? Иллюзия иллюзией, но что произойдет фактически?
— Вам этого лучше не знать. Если мы — не дергайтесь, не дергайтесь, — если мы сохраним те правила, по которым идет игра, вы в накладе не окажетесь. И не тяните время! Не стоит докучать ангелам, они могут улететь. Не помните, кто это сказал?
— Если я сделаю то, о чем вы просите, вы меня оставите?
— Во-первых, я не прошу. Во-вторых, я не могу вас оставить.
Тут из глубины зала, сквозь пелену, появляется официантка. Она двигается как сомнамбула, ставит на стол блюдце с двумя кусками черного хлеба, кладет на стол вилку и нож.
— Доедайте, — говорит он, обхватывает бедра официантки. — Так я могу на вас рассчитывать?
— Говно вопрос! Только отпустите ее. Пожалуйста!
— Я ее не держу, — он смотрит на официантку снизу вверх, у официантки текут размывающие тушь слезы. — Я никого не держу.
— У вас хорошие ботинки. Вы их совсем не бережете.
— Могу себе позволить, — он закидывает ногу на ногу, — но пнул эту дурацкую плиту. Ее положили несмотря на протесты священника. Он говорил вам про покойников, которые не знают, что умерли, которые ведут себя как живые? Интересная мысль. Очень человеческая. Пошли?
— Вы пойдете со мной?
— У меня
