Время неба - Тори Ру
Колеса грохочут, вагон медленно подползает к перрону узловой станции, еще час, и я предстану перед мамой — вот что должно по-настоящему тревожить и волновать. Но я все равно думаю о Тимуре и не могу определиться, чего хочу больше — наорать, прибить, или снова расплакаться на его широком плече. Я даже почти готова официально признать, что с ним лучше — веселее, теплее, надежнее. А максимализм и напор, пожалуй, намного предпочтительнее приспособленчества и нерешительности.
Мы бок о бок ехали в полупустом вечернем автобусе, молча переглядываясь и обмениваясь дурацкими смущенными улыбочками — всклокоченная дамочка с потекшим макияжем, платье-футляре и туфлях на шпильке, и парень, одетый по последнему писку подростковой моды. На нас пялились — я видела. Особенно усердствовала девушка лет двадцати с сиденья напротив — пристально рассматривала Тимура и раздраженно оценивала меня, явно силясь понять, кем мы друг другу приходимся. Тот тоже удостоил ее долгим взглядом.
И уныние, порожденное вернувшимся здравым смыслом, отрезвило почище холодной воды. Красивая размалеванная деваха с каре, в брюках, натянутых по самые подмышки — его идеальный вариант. Интересно, если я встану и прямо сейчас уйду, подкатит ли он к ней?
— Наша остановка, дорогая! — провозгласил Тимур на весь автобус, легонько ткнул меня локтем в бок, встал и, дождавшись, когда я выберусь наружу, выпрыгнул следом.
Прислоняюсь лбом к дребезжащему стеклу электрички, на миг прикрываю веки, и вчерашний сумасшедший вечер фиолетовым платком расстилается перед глазами.
— Что за гребаный цирк, Тимур? — я готова провалиться от стыда прямиком в ад, щеки горят. Люди в салоне сворачивают на нас шеи до тех пор, пока автобус не отъезжает от остановки.
— Отнюдь. Нужно было рассеять сомнения попутчицы. Иначе так и строила бы предположения о нас, рискуя лишиться покоя и сна…
— Все вокруг должны знать, что я тебе дорога? — срываюсь с места и из последних сил пытаюсь сбежать, но он увязывается за мной, обгоняет и преграждает путь.
— А почему нет, если это правда?!.
Сердце сжимается, пропускает удары, колотится как сумасшедшее. Я старше и должна держать дистанцию, но в этот момент краснею как девчонка, и не знаю, что ответить. Вменять парню в вину возраст — глупо, ведь он мудрее, смелее и умнее меня… А мои собственные опасения и страхи не имеют к нему никакого отношения.
— Просто… Не рисуйся. — Снова трогаюсь и на больных заплетающихся ногах ковыляю к дому. — Не ставь в неловкое положение.
— Понял. Прости. Я провожу тебя до квартиры, Май.
Открываю рот, чтобы поспорить, но в окне первого этажа странно колышется занавесочка — вездесущие соседи ведут наблюдение, и я сдаюсь:
— Ладно, пошли, — и заталкиваю его в подъезд. — Но я не приглашу тебя на чай.
По закону Мерфи, лифт не подает признаков жизни, матерясь и хромая, преодолеваю сотни ступеней в полумраке лестничных маршей, и Тимур, задыхаясь и отставая на пролет, задумчиво изрекает:
— Если бы не уговор, я бы мог донести тебя на руках. Может, ну его на хрен, Май?
— Ну уж нет. Не хочу быть причиной твоей инвалидности или преждевременной кончины…
Над родной дверью вспыхивает голубоватая лампа, поворачиваю ключ в замке, включаю в прихожей свет, Тимур робко мнется на пороге, но не уходит. И вдруг выдает:
— Подари мне сердечко, Май.
Опираюсь ладонью о стену и в замешательстве оборачиваюсь:
— Что?
Но он не смотрит в мою сторону — как музейным экспонатом любуется дешевым бархатным сердечком, висящим на обоях. В феврале, поддавшись всеобщему ажиотажу не касающегося меня праздника, я схватила его на кассе и принесла домой.
— Забирай… — смеюсь от огромного облегчения и легкой досады, снимаю дешевую безделушку с гвоздика и передаю ему. — И… Тимур. Мне нужно проветрить голову. Завтра и до самых выходных уезжаю к маме, так что… не приходи.
— Ладно. Постараюсь не вздернуться от тоски. Будь на связи. Обещаю не доставать, просто хоть изредка залетай в директ! — он подмигивает, поднимает руку с зажатым в ней сувениром и нахально улыбается. — Ты подарила мне сердце. Не забывай.
Возвращаюсь в реальность, чуть заметно потягиваюсь, и затекшие мышцы, вместе с теплой кровью, наливаются силой. Солнце, выскочившее из-за перелеска, припекает щеку, невесомая прозрачная эйфория разгоняет дурные мысли.
Если вдуматься, между нами полноценный роман — пугающе стремительный и настолько же серьезный. Я уже не могу жить без оглядки на него, постоянно чувствую потребность быть рядом, видеть, слушать и говорить…
Включаю телефон — оскорбленный Олег названивал и строчил сообщения всю ночь, но я удаляю их, не читая. Подумав, к чертям сношу и все переписки. Стираю его номер и снова ловлю дежавю вчерашнего вечера — удовлетворение, здоровую злость и дурманящую свободу самостоятельно принятых решений.
Тимур прав — Олег ни хрена мне не сделает, потому что всегда был трусом. Выяснению отношений на рабочем месте помешает Наталья Феликсовна и ее бдительный взгляд, а подловить меня на ошибках ему никогда не хватало квалификации. Максимум, что он может — продолжить науськивать Натали, но в такой безрадостной реальности я и так живу много лет и ориентируюсь в ней как рыба в воде.
Пусть идет, куда был послан, я подумаю о проблемах позже. А пока — читаю в личке послания Тимура, забив на недовольство редких попутчиков, смеюсь как ненормальная, а еще — рассматриваю его новый манифест: яркое плюшевое сердечко на ржавом металле забора, огораживающего стройплощадку вокруг недавно заселенных домов.
«Май. Новая жизнь».
И слезы невозможной нежности обжигают глаза.
***
17
17
Мама частенько называет меня инфантильной и недоразвитой — еще бы: ведь в тридцать два она воспитывала десятилетнюю дочь, была замужем и гоняла в Польшу за товаром для палатки на вещевом рынке, а я — под предлогом отсутствия родителей — до сих пор не открываю дверь слесарям из ЖЭКа.
Ах,
