Прости, если сможешь (СИ) - Морейно Аля

Для него, няни и всех остальных мама Милы на время уехала, а я вынужден был взять её к себе. Кажется, даже я сам пока подсознательно не допускал мысли, что она теперь будет жить со мной всегда. Но и отдавать её Ане я не собирался.

Врач назначил Миле успокоительное, но Полина сказала, что девочка отказывалась есть, пить сироп и выплёвывала таблетки. Похоже, она решила свести меня с ума. Из милой, спокойной и послушной малышки она неожиданно превратилась во вредную капризную девчонку.

Я уже начинал сомневаться в правильности своего решения. Стоила ли моя месть таких нервов для меня и моей дочери? Я ни на мгновение не забывал, что Мила — её дочь. Но ведь она была ещё и моей дочерью! И осознание этого взрывало мой мозг. Я ненавидел всё, что было связано с этой сукой, но как мне быть с моей дочерью? Это был какой-то злой рок. Как получилось так, что ребёнка мне родила не одна из многочисленных девок, а та единственная, которую я когда-то безумно любил и теперь так же сильно ненавидел?

Ещё с утра позвонил Дима. Сказал, что Анна Петровна заболела и продлёнки не будет. Я отправил за ним в обеденный перерыв Ксению. И куда дальше? К Полине? Или ко мне на работу? Я тут и так зашивался, а Полина там сходила с ума от Милы. Она мне утром уже пригрозила увольнением, если Мила не успокоится. Это был какой-то сумасшедший дом, не иначе.

Отправил Диму домой, попросил помогать Полине. Но мальчик тоже был себе на уме. Нельзя было исключать, что они с Аней плели какой-то заговор против меня. Кажется, я превращался в параноика. И во всём виновата была эта грязная шлюха!

Отношения с Димой у нас были странные. Мы то сближались, то отдалялись. Мне катастрофически не хватало на него времени. Дима жил как бы сам по себе. Периодически я давал себе очередное слово проводить с ним больше времени. И тогда мы по выходным совершали вылазки в разные интересные для мальчика места или просто гуляли. Но надолго меня не хватало, на работе случался какой-то очередной аврал, и мы виделись с ним лишь по утрам, пока я вёз его в школу. Он так и не решился называть меня папой, хотя вопрос моего статуса для него мы, казалось бы, давно решили.

Мне показалось, что Дима был недоволен переездом к нам Милы. То ли он ревновал меня к сестре, опасаясь, что я теперь вообще не буду уделять ему времени, то ли жалел свою учительницу и саму Милу. У меня раскалывалась голова из-за бессонных ночей и её плача, на работе проблемы наваливались одна за другой, так что мне некогда было рефлексировать по поводу сына. Но мысль, что дети ополчились против меня и играют на поле моего врага, мне совсем не нравилась.

Спустя два дня после моего окончательного триумфа эйфория от победы начала утихать. Мозг включился и начал функционировать в привычном режиме, анализируя поступавшую к нему информацию.

Пока ехал с работы домой, прокручивал в голове Анину речь на суде. Вспомнил, что так и не посмотрел те копии, которые она принесла в суд. Пришёл к тому, что цельная картина всех тех событий у меня в голове никак не складывалась. Нет, я уже понял, почему она обвинила меня в изнасиловании. Очень нелегко было себе признаться, но и вправду я тогда повёл себя с ней как животное. И в её глазах я выглядел именно так.

Но я-то не знал ничего ни про какие её разрывы и швы! Она не посчитала нужным мне об этом сообщить. Надеялась скрыть? Конечно, я должен был спросить, почему ей было “нельзя”. Но я настолько однозначно решил, что дело в месячных, что даже мысли о чём-то другом допустить не мог. Так что она сама виновата, что не сказала мне о своих швах. Интересно, если бы сказала, то я бы остановился?

Для того, чтобы понять, насколько серьёзную травму я ей нанёс, мне нужно было разобраться, что там у неё получилось с Глебом. А это была тема, которую я бы не хотел касаться никогда и никак. С одной стороны, я хорошо помнил то видео. Кадры, снятые вблизи, как он двигался в ней, меня буквально преследовали все эти годы. С другой, меня шокировала информация, что он ей там что-то порвал настолько, что пришлось зашивать. Помнится, она мне сказала тогда на кухне, что у неё были повреждения, характерные для насилия. И опять я возвращался к видео, на котором всё было добровольно. Но если добровольно, то откуда такие повреждения?

Глеб был ловеласом, девки постоянно вешались на него, и я никогда не слышал, чтобы какая-то из них жаловалась на его жестокость. Может быть, не было никаких повреждений, а речь шла о пластике, чтобы восстановить девственность? Но тогда я должен был бы почувствовать момент разрыва. А его не было. Да и где бы она деньги взяла на это? Мозг закипал.

Мне было очевидно одно: моё изначальное представление о том, что тогда произошло в общежитии, сильно отличалось от её восприятия ситуации. Я должен был признать — я поступил, как минимум, очень некрасиво. И что бы я ни говорил в своё оправдание, я слышал, как она просила меня не трахать её. Но я не послушал. И понимание этого мне не нравилось, оно сильно мешало наслаждаться своей победой.

Только меняло ли это что-то в моих планах? Пожалуй, нет. То, что тогда сделал ей я, стало следствием её предательства, никак не умаляло её вины и не освобождало теперь от наказания. Но всё равно в душе поселился какой-то противный червячок беспокойства. В своих глазах я уже не выглядел таким оскорблённым героем-мстителем — и это было неприятно.

Приехав домой, я застал Милу, спящую у Димы на руках. Мальчик сидел, как вкопанный, боясь пошевелиться, а малышка спала, беспокойно всхлипывая.

— Максим Андреевич, Дима просто волшебник. Она сегодня снова целый день орала. А он меня выгнал из комнаты, поговорил с ней — и она успокоилась и уснула. Я могу быть свободна? Устала я за эти два дня. Надеюсь, в выходные я вам не понадоблюсь?

— Я пока не знаю. Если что, я наберу вас. Сейчас вы можете идти. Спасибо вам большое и до свидания.

Кое-как нам удалось переложить Милу на кровать. Она завозилась, но не проснулась.

— Спасибо, сынок, ты сегодня — герой дня.

Дима помолчал, а потом вдруг сказал:

— Мне кажется, тебе нужно вернуть Милу Анне Петровне.

— Почему это? Она и моя дочь, я хочу, чтобы она жила со мной. И суд тоже решил, что со мной ей будет лучше. Да и тебе с сестрой будет веселее.

— С тобой ей плохо, ты же сам это видишь.

— Ничего, она привыкнет.

— Зачем тебе она? Ты же всё равно в будние дни почти не бываешь дома. А по выходным мы могли бы, как раньше, все вместе гулять. Знаешь, у некоторых моих одноклассников папы живут отдельно. Но дети все живут с мамами, и папы берут их к себе на выходные. И все довольны.

— Это Анна Петровна тебя накрутила?

— Нет, она заболела и не может говорить, у неё очень высокая температура и горло болит. А она, между прочим, там одна, ей даже некому чай сделать! Можно я поеду и поухаживаю за ней?

— Что за мысли? Она же может тебя заразить. Если ей так плохо, пусть едет в больницу, там о ней позаботятся.

— Ей нужен чай с мёдом, мне мама всегда его делала, когда у меня болело горло! Разве в больнице ей его сделают? Там только уколы ставят и таблетки горькие пить заставляют!

— Дима, когда взрослый человек заболевает, то дети не должны с ним общаться, потому что могут заразиться. Дети не должны ухаживать за больными взрослыми.

— Тогда езжай к ней ты и хотя бы чай приготовь. Можно налить его в термос, и он долго будет горячим. Мне мама так наливала. У тебя есть термос? Если нет, то можно взять у меня дома.

— Дима, я не могу к ней поехать, я отпустил Полину, она очень устала и просила на выходных дать ей отдохнуть.

— Ты — злой! Ты непонятно для чего издеваешься над Милой, ты не разрешаешь мне поехать помочь Анне Петровне. А ведь я могу надеть маску! Я знаю, что когда кто-то болен, надевают специальную маску! Лучше бы меня в детдом забрали! Я не хочу с тобой жить!

— Дима, сегодня пятница, ты устал. Мы все перенервничали эти дни из-за Милы. Давай успокоимся и поговорим завтра.

Мне едва удалось убедить Диму лечь спать. Вот же дрянь, настроила против меня моего ребёнка! Хотя может бы, Дима просто вырос добрым и отзывчивым мальчиком? Наверное, это было неплохо и стоило такие душевные порывы как-то стимулировать. Может, купить каких-то лекарств, заказать еды и отправить от его имени курьером? Надо будет предложить утром.