Первокурсница (СИ) - Иванова Жасмин

Механически отлавливаю изменение маршрута и предупреждаю:

— Через триста метров поворот направо.

Влад ловко перестраивается на правую полосу.

Оказывается, ему больше меня известно про родителей Макса. Например, как зовут его отца и кем тот работает. Откуда информация — не признается. Только смеется и говорит, что хороший филер своих источников не выдаст.

Отец Макса юрист, и меня это смущает. «Юрист» звучит властно, интеллектуально, денежно. Я его родителей совсем по-другому представляла, раз они на финансовом обеспечении сына.

Подъезжаем к двухэтажному дому, окруженному забором. Припарковав машину, выходим. На солидных коричневых воротах встроен домофон. Табличка по центру гласит: «Марек Мартинсон, юрист. Консультации по семейному праву.»

Нажимаю кнопку дрожащим пальцем, на Влада стараюсь не смотреть. Выгляжу, наверно, безумно. Он меня к себе за плечи разворачивает, ловит мой потерянный взгляд и обещает: «Иголка быстро в палец вонзится и все, боли нет! Чуть-чуть потерпишь, и скоро это закончится.»

Внезапно домофон то ли кашляет, то ли шипит. Затем раздается приятный женский голос:

— Здравствуйте! Чем могу помочь?

— Доброе утро! Я девушка Макса. Приехала с вами познакомиться. Можно?

Слушаю молчание в ответ. Тишина слишком давит. Начинаю зачем-то про себя считать. Раз, два, три, четыре, пять… Досчитав до семнадцати, слышу, как домофон начинает верещать. Пока я, вздрогнув слегка, привыкаю к резкому писку, Влад проворно открывает калитку. Пропускает меня, а сам снаружи остается. Так мы изначально договорились.

Прохожу внутрь по выложенной камнем дорожке. Жадно осматриваюсь. Ищу подсказок. Что за люди здесь живут? Машинально отмечаю изысканное сочетание темного сайдинга и белого камня на фасаде дома. Большие панорамные окна — дом сделан со вкусом и знанием дела. Радуют глаз зеленые, разлапистые кусты можжевельника, высаженные вдоль дорожки.

Дверь открывает приятная, миловидная брюнетка лет сорока пяти. Выглядит дорого и ухоженно. Слегка накрашена, укладка свежая на волосах. Поверх белой блузки накинут теплый бежевый кардиган. Нитка жемчуга на шее придает ей нотку аристократичности. Неужели она у себя дома так каждый день одевается?

Чем ближе к ней подхожу, тем шире открываются ее глаза. В них, как в калейдоскопе мелькает тревога и смятение. Почему мой вид ее так потряс? На миг ощущаю себя фриком, Франкенштейном в зеленом пальто и желтом шарфике.

Захожу в просторную прихожую. Темный дубовый паркет блестит от чистоты, светлые стены, вперемежку с белым вкраплением встроенных шкафов. Здесь красиво, светло, уютно. Чтобы такой уровень жизни поддерживать, нужны немалые деньги. Неужели Макс настолько щедр с родителями, с которыми даже свою девушку знакомить не хочет? Все сильнее диссонанс чувствую. Не совпадает картинка в этом пазле.

Женщина проводит меня к столику в гостиной, а сама удаляется на кухню, чтобы приготовить кофе. Тем временем я устраиваюсь на прохладной коже дивана.

Через десять минут на прозрачном кофейном столике стоят две дымящиеся чашки капучино и тарелка с имбирными пряниками. Обращается ко мне любезно:

— Меня зовут Ева. Мой муж, к сожалению, не сможет к нам присоединиться. А вас как прикажете величать?

Представляюсь. Ева бросает на меня быстрый взгляд и сообщает:

— Я, разумеется, ничего против вас не имею. Но предпочла бы, чтобы рядом с вами сейчас сидел мой сын.

— Здесь я с вами полностью солидарна, — отзываюсь кивая.

Отпив глоточек капучино, говорю виновато:

— Простите, что без предупреждения. Но мне казалось почему-то, что вы бы не согласились меня принять, позвони я заранее.

— Что же. У вас неплохая интуиция, — кивнула она. — Итак? Вы девушка Макса? Как давно вы знакомы?

— Недолго, несколько недель всего.

По лицу ее пробегает тень. Думает, наверно, что несколько недель в статусе девушки — это никакой и не стаж вовсе! По крайней мере, не повод, чтобы вот так внезапно к родителям парня заявиться. Полной дурой себя ощущаю. Начинаю от волнения тараторить бессвязно:

— Наверно, я чуть больше о себе расскажу, если позволите. Я студентка Талтеха. Учусь на архитектора. У моего папы строительная фирма, он с Максом на работе познакомился, а потом и нас познакомил. У вас такой красивый дом! При первом же взгляде на него испытала восхищение. Вы сами проект придумывали? Или дизайнер?

Ева улыбается, наконец-то.

— Вы угадали, Мирослава. Я сама придумала дизайн. И внешний и внутренний. Всю жизнь творила красоту для других, а на старости лет и для себя захотелось постараться.

— Удивительно красиво получилось! А Максу тоже нравится этот дом?

Она пожимает плечами небрежно и улыбается:

— Почему бы вам у него это не спросить?

Похоже, женщина не собирается откровенничать о сыне. Но я должна разбраться, понять для себя, есть ли у нас общее будущее! Каждая капелька информации о нем сейчас на вес золота. Спрашиваю снова:

— У Макса произошла в жизни трагедия, потеря жены. Хочу его поддержать, но не знаю, как себя вести. Могу ли я что-то конкретное делать или не делать, чтобы помочь ему забыть Аню? Ваш совет как мамы был бы мне очень кстати!

— Вы хотите помочь Максу забыть Аню?

Она в недоумении таращится на меня.

— А кто вам сказал, что мой сын ХОЧЕТ ее забыть? Если бы он хотел, то точно вас бы не выбрал!

В ужасе ее слушаю. Чем я такие слова заслужила?

— Почему не выбрал бы?

Она вскакивает, несется к стелажу, снимает с верхней полки альбом и мчится ко мне. Быстро листает по дороге, фотки какие-то ищет. Вот уж не думала, что фотографии мне мама Макса в таком переполохе показывать будет. Протягивает мне тяжеленный альбом и торжествующе восклицает:

— Извольте! Сами смотрите!

В исступлении хватаюсь за толстый картон страниц. С фотографии на меня смотрит девушка, как две капли воды похожая на меня. Тот же разрез глаз, овал лица, форма губ, бровей. Мой однозначный двойник. Однояйцевая близняшка, которая доверчиво к Максу прижимается. Веселому и беззаботному. Провожу пальцем по матовой картинке. Стереть ее хочу, чтобы не видеть больше.

— Я не она, — зачем-то говорю.

Ева нетерпеливо кивает. На ее лице возникает непонятное выражение. То ли досада, то ли тревога. Раскаивается, что проговорилась? Боюсь до жути, что сейчас она закроется и ничего больше не скажет. Спрашиваю ее без обиняков, чувствую, что терять мне больше нечего:

— Скажите, почему Макс к вам не хочет ездить?

Прежде, чем она успевает опустить глаза, замечаю в них боль. И злость. Понимаю, что попала в точку. Ева поднимается, разглаживает складки на юбке, заявляет:

— Полагаю, на сегодня достаточно вопросов, вы не находите?

Я тоже встаю с дивана, но уйти без ответов не могу. Переминаюсь с ноги на ногу. Спрашиваю:

— Макс вас содержит, но видеть вас не желает. Как такое возможно?

Лицо Евы искажает кривая усмешка:

— Содержит? Нас? Так вот что он вам наговорил?

Она кулаки сжимает так сильно, что костяшки беледнеют в тон лицу. Больно, наверно, когда сын о тебе небылицы выдумывает. И вдвойне больнее, когда слышишь их от практически незнакомки.

— Вы заблуждаетесь! Обо мне много чего говорили, но впервые в жизни объявили живущей за счет собственного сына!

— Но я не понимаю… Почему Макс так к вам относится? Почему говорит про вас неправду?

— Думаю, это его способ отомстить.

— За что?

— Не за что, а за кого! Когда Анечка заболела, мы опробовали все, чтобы ее вылечить. Заграницы, медицинские светила, доростоящие лекарства. Но ничего не помогло. Мы с мужем оплатили лечение, и об этом не жалеем. Мы очень любили девочку! Но незадолго до ее кончины Макс попросил огромную, неподъемную сумму на какое-то лечение в Сибири. Голоданием, натуропатией и чистой экологией. Мы отказались. Все врачи утвеждали в голос, что девочка скоро, уже на днях отойдет. И потом мы никогда не верили в бездоказательную медицину. Через неделю Аня умерла. Макс нам этого не простил. С тех пор винит нас в Аниной смерти. Вот вам ответ, который вы так ждали, — женщина передернула плечами, сложила руки на груди и на лицо неприступную маску надела.