Ребенок от бывшего мужа (СИ) - Франц Анастасия
Подходит к белоснежной стене, облокотившись ладонями, опускает голову вниз и молчит. А я и не хочу с ним разговаривать.
Не знаю, что там в тесте на отцовство, но теперь это не имеет значения. Он не поверил и никогда не поверит, даже если бы там было написано чёрным по белому, что Огнев является отцом моего малыша.
Мне ненавистно его видеть. Его сгорбленную спину, опущенную голову и яростно сжимающиеся кулаки, впечатывающиеся в стену. Поэтому я говорю то, о чём могу позже пожалеть, но сейчас думаю, что делаю абсолютно правильно.
— Ты не имеешь никакого отношения к ребёнку, — не знаю, как у меня повернулся язык такое сказать, но эта фраза слетает с губ быстрее, чем я осознаю, что сказала.
Вокруг нас всё замирает и, кажется, замираем и мы. Даже мой пульс сбился.
Жду, пока Матвей уйдёт из палаты, но он продолжает стоять в той же позе, что и минуту назад, не издавая ни одного звука, шороха, словно не веря тому, что услышал, или же наоборот, пытается поверить, вдалбливая в себя эти слова, которые, наверное, он и сам уже знает, раз задал именно этот вопрос.
В его глазах я предательница, врунья, которая хотела повесить на него чужого ребёнка. Только у меня и мысли такой не было, чтобы сказать то, чего на самом деле нет. Неужели можно подумать, что если бы он не являлся отцом ребёнка, чьё сердце бьётся под моим, я бы согласилась на тест? Нет. Для меня это было омерзительно — проводить этот тест, но я всё же согласилась, потому как была уверена и знаю, что именно Огнев отец, папа, который должен знать о своём ребёнке, как бы то ни было.
Его кулак впечатывается в стену так неожиданно и сильно, что до конца не осознаю того, что произошло.
— Это правда? — спрашивает, не поворачиваясь.
— Ты сам видел, что написано в заключении, поэтому нет смысла мне тебя и дальше обманывать, — только именно сейчас я тебе вру, дабы, наконец, ты исчез из моей жизни.
Исчез и больше никогда не появлялся. Ты выжег всё дотла. Не оставил моей душе ничего, кроме безразличия.
— И это действительно так? — оборачивается и смотрит прямо мне в глаза.
В этот момент в них плещется еле уловимая надежда. Но вот на что?.. На что он надеется?
Словно хочет, чтобы я опровергла свои же слова. Словно он действительно хочет быть отцом этого малыша. А мне хочется закричать… Закричать, что это действительно так. Что маленький кроха внутри меня — твой ребёнок. Что ты отец и никто больше. Подбежать к нему и крепко обнять со спины. Прижаться настолько сильно, чтобы все поломанные кости собрались воедино. Но вместо этого…
— Да, — равнодушно, спокойно.
Удар. Второй. Третий… Он бьёт кулаком в стену, не жалея своих рук. А мне больно видеть его таким.
Ада
А потом всё стихает. Лишь тяжёлое дыхание Матвея слышно в тишине комнаты. Ещё минуту назад он был зол, взбешён… Внутри него была дикая ярость, которая желала вырваться на волю и смести всё вокруг, совершая хаос, круша всё на своём пути. А сейчас он настолько спокоен, даже, сказала бы, опечален, что мне хочется подойти к нему со спины и обнять. Провести по косым мышцам ладонями, почувствовать, как он напрягся, но не отталкивает, а продолжает так стоять, впитывая нашу близость — не телами, а душами. Близость, обнажённую настолько, что наши души тянутся друг к другу и замирают, встретившись.
Но я так и остаюсь сидеть, замерев, не знаю, что мне делать и что сказать. Но я чувствую, Матвей хочет услышать совсем другие слова. Не знаю почему, но это так, отчего моё тело покрывается мелкими мурашками, поднимая волоски на теле дыбом.
Притягиваю ноги руками к своей груди, оплетая колени и не сводя с широкой мощной спины взгляда, хоть и небольшой живот не даёт их близко прижать к груди.
В какой-то момент Матвей не выдерживает и поворачивает ко мне голову, и от неожиданности я вздрагиваю, встретившись с ним взглядом.
Не сводя с меня глаз, отодвигается от стены, делая первый шаг в мою сторону. Медленно, почти робко, но с каждым шагом всё уверенней и уверенней он приближается ко мне, а я просто молча смотрю на него. Останавливается возле кровати близко-близко — так, что касается коленями постели, на которой я сижу. Наклоняется вперёд ко мне, оставляя между нами пару жалких сантиметров. Затаив дыхание, жду, что он скажет, но он молчит. Ищет немые ответы на непроизнесённые вопросы в моих глазах, а я не могу отвести взгляд, желая, чтобы именно по глазам он всё прочитал и понял, что именно сейчас я ему соврала.
Один-единственный раз сказала неправду за всё то время, что мы знаем друг друга. Но сейчас это лишь от отчаяния, потому как я боюсь потерять частичку его самого. Что у меня заберут плод моей любви к этому человеку, поэтому всеми силами стараюсь отгородить его от себя, чтобы ни его невеста, ни какие-либо родственники бывшего мужа не смогли навредить ни мне, ни моему малышу, которого я жду на свет всем своим израненным сердцем.
Но знаю, что именно это маленькое сокровище сможет меня вылечить, заштопать нитями своей любовью мои раны так, что не останется ни одного шрама.
— Скажи, что это неправда. Скажи… Скажи, и я поверю, — шепчет, не отрывая от меня своих глаз.
— Что это изменит, Матвей? — не выдержав, отвожу взгляд, но мой подбородок оказывается в плену пальцев, он не грубо, а аккуратно возвращает моё лицо обратно.
— Скажи, Ада. Я, чёрт возьми, хочу, чтобы это было так. Не спрашивай почему, — вдруг злится, почти рычит, но потом, что-то вспомнив, выдыхает, прикрывает глаза, но не убирает своих рук с моего подбородка. — Я не могу сказать почему, но я, чёрт возьми, хочу, чтобы это было так.
— Нет, — выдыхаю в лицо.
Захват на моём подбородке усиливается, и я сдерживаюсь, чтобы не вскрикнуть, не оттолкнуть его. Мне не больно, но неприятно. Огнев никогда не относился ко мне так, и мне обидно такое отношение, и непроизвольно в голове всплывает сцена трёхлетней давности в нашем доме, отчего я вырываюсь и отшатываюсь от него, словно он дал мне пощёчину, ударил наотмашь.
— Ада, — открывает глаза, не понимая, что произошло, а я сжимаюсь ещё сильнее, зарываюсь лицом в коленях. — Ада, — выдыхает моё имя и касается моего запястья. Вздрагиваю.
Чувствую, как вновь прогнулась кровать возле меня, а потом руки Матвея оплетают весь кокон, которой я сама создала, притягивая меня к себе. Замираю, не понимая, что происходит, и что бывший муж собирается сделать.
— Рыжик, — говорит в макушку, касается моей спины и осторожно начинает водить ладонями по ней, успокаивая, только я совершенно спокойна.
— Не надо, — шепчу, но он меня слышит. Не отпускает, только придвигает ближе, устраивая меня на своих коленях.
Мне неудобно, так как ноги упираются в грудь мужчине, а это причиняет и ему и мне дискомфорт. Но сейчас мне не хочется раскрываться перед ним, как телом, так и душой.
Его ладони продолжают гладить мою спину. Губы касаются волос на макушке.
— Тебе неудобно, оплети меня ногами, Рыжик, — но я только качаю головой. — Ну же, не бойся, — одна рука неожиданно зарывается в мои волосы, пропуская между пальцами длинные рыжие пряди.
Сдерживаю себя, чтобы не замурчать, не выдать себя, как мне приятны эти касания, поэтому молча отодвигаю колени друг от друга и оплетаю ими Матвея, скрещивая их на спине бывшего, аккуратно, медленно так.
Ладонь Огнева опускается на поясницу и притягивает к себе. Совсем небольшой животик соприкасается с его животом, и бывший муж вздрагивает. Такая его нежность пугает. Я ничего не забыла: ни нашего прошлого, ни его слов, и никогда не забуду. Но сейчас как никогда остро ощущаю, что мне хоть на мгновение, но нужно мужское плечо. И в данный промежуток времени рядом только он, поэтому ещё несколько мгновений я позволю себе насладиться его руками, что прижимают и гладят меня, его теплом, от которого я успела отвыкнуть за три года. А потом — знаю — к нему вновь вернётся ненависть ко мне, и не останется больше ничего.
Неожиданно в тишине раздаётся звонок. Вздрагиваю, пытаюсь отскочить, но Матвей не даёт, только крепче удерживает.
