Екатерина Риз - Тебе назло
— Да ради Бога.
Он глазами сверкнул и из номера вышел. А я только тогда как следует по сторонам посмотрела, и поняла, что номер не мой, а Завьялова. Они абсолютно одинаковые, но вещи на столе и в приоткрытом шкафу — его. Лицо руками закрыла и головой потрясла, пытаясь убедить себя в том, что всё случившееся не дурной сын. А когда с кровати вставала, одеяло в сторону откинула, на простыни посмотрела, и в этот момент удостоверилась, что всё правда. Вот ведь… И голова болит.
Выехали мы ровно через час. Что странно. Наверное, потому что не разговаривали и время по пустякам не тратили, я и успела собраться за столь короткий срок. Завтракать я отказалась, чувствовала себя мерзко, сумку с вещами Завьялову передала, очень стараясь при этом его не коснуться, и к машине пошла. Села на заднее сидение, за Генкиной спиной, чтобы не видеть его. Мы молчали почти всю обратную дорогу, несколько часов. И молчание не тяготило. Я смотрела в окно и думала о том, что дальше будет. Понятно, что знать о случившемся никто не должен.
— Вася, — заговорил Завьялов, когда до нашего города оставалось минут сорок езды, не выдержал видимо. — Давай обсудим кое-что…
— Да нечего обсуждать. — Я тоже опустила на нос тёмные очки, и смотрела по-прежнему в окно. — Ничего не было, забыли.
Он секунд тридцать переваривал мои слова, а потом не сдержался и по рулю ударил.
— Ты должна была мне сказать!
— Это не имело значения.
— Ты сама себя слышишь?!
— Я слышу! — заорала я в ответ. — И ты послушай. Это неважно! Когда-нибудь это всё равно бы случилось. И да, извини, что ты первым оказался, вот такая неприятность! Больше не повторится.
— В этом я как раз не сомневаюсь.
Я пнула спинку его сидения.
— А вот хамить мне не надо. Если сам не проболтаешься, то никто не узнает. Да и вообще… кто тебе поверит, что ты у меня первый? Это же я, забыл? Тебе любой в городе расскажет о том, сколько у меня мужиков было. — Я сглотнула и снова к окну отвернулась. — Так что забудь. Я сама виновата.
Вот и всё. Нужные слова сказаны, и Завьялов послушно замолк, руль крутил, а я на заднем сидении сжалась, осторожно очки приподняла и слёзы вытерла. И решила, что сегодня жуткий день, а вот завтра утром я проснусь, в своей постели, и всё непременно наладится. Поездку в Нижний Новгород я вспоминать никогда не буду.
4
Через неделю после возвращения из Нижнего Новгорода, я улетела с Фаей на Кипр. Не собиралась, да и я ей там не нужна была, Ника для Фаи наняла компаньонку, опытную медсестру, чтобы та и скучать ей не давала и за здоровьем следила, а я напросилась с ними, в нагрузку, так сказать. Не выдержала напряжения, так как выяснилось, что стены родного дома избавиться от ненужных воспоминаний совсем не помогают. Захотелось отвлечься, а главное, что родители против моего отдыха совсем не возражали. И я уехала, ни с кем кроме родных, не попрощавшись. Завьялов не в счёт. Он сопровождал нас до московского аэропорта, но я с ним не разговаривала, вообще делала вид, что его не замечаю. Молчала и в окно смотрела, а он, время от времени, кидал на меня тревожные взгляды через плечо.
Я же сама никак не могла разобраться в том, что со мной происходит. Я не была особо расстроена из-за случившегося, не пребывала в ужасе и тревоге, даже Генку не ненавидела. Я ведь никогда не строила особых надежд на то, что дождусь своего принца, себя ни для кого не хранила, просто боялась, и этот непонятный для меня, сковывающий изнутри, страх, не единожды заставлял меня останавливаться на самой грани и сбегать. Я даже начала склоняться к мысли, что со мной что-то не так, раз то, что у меня внутри, мои потаённые мысли и страхи, так не соответствуют тому, что видят во мне окружающие. А тут Генка Завьялов, человек, о котором я и не думала никогда всерьёз, но что-то вдруг случилось между нами, и рядом с ним я забыла испугаться. Что-то в нём есть такое, для меня, видимо, понятное, что придаёт мне сил и храбрости. Вроде, с одной стороны это хорошо, какие-то перемены во мне, что-то новое открывается, а меня это больше всего и беспокоит. Я этого с ним не хотела! Я не раскаиваюсь в содеянном, но не хочу больше думать и вспоминать. Это была ошибка. И находясь рядом с Завьяловым, я теперь понимала, что задыхаюсь, грудь распирало и внутри начиналось нестерпимое жжение.
— Веди себя там хорошо, — посоветовал мне Генка вполголоса, уже перед самым отлётом. Я глянула на него исподлобья, расслышав в его голосе насмешку.
— Иди к чёрту, — посоветовала я ему.
Генка в ответ усмехнулся, но уверенность подрастерял, и говорить больше ничего не стал, а я к стойке регистрации направилась с тяжёлым сердцем. Мне очень хотелось оглянуться и посмотреть на него.
Я постоянно о нём думала. Постоянно! И чем старательнее пыталась от этих мыслей отделаться, тем навязчивее и неприличнее они становились. Мне не хотелось ни с кем говорить, не хотелось веселиться и отдыхать, я утром уходила на пляж и проводила там почти весь день. Лежала на тёплом песке, прикрыв лицо шляпой, слушала шум волн и вспоминала раз за разом ту ночь, уже не понимая, что было на самом деле, а что я себе придумала. Ругала себя за то, что веду себя настолько глупо, но отделаться от этих мыслей никак не могла. Иногда казалось, что всё настолько чётко помню, что вновь ощущаю Генкины прикосновения и ту самую боль, нестерпимую и в то же время удивительную, которую ни с чем не спутаешь. В такие моменты мне уже не лежалось спокойно, я начинала ёрзать, переворачивалась на живот и шляпой снова голову прикрывала, прячась от чужих взглядов. Вот как меня угораздило так вляпаться? И почему я думаю о Завьялове без конца? Почему не о Лёшке, в которого я была влюблена почти целый год, и с которым потерпела такую сокрушительную неудачу? Вот из-за чего страдать надо, а я Генкины поцелуи вспоминаю.
— Как тебе отдыхается? — поинтересовалась Ника, когда мы разговаривали по телефону, спустя неделю моего пребывания на Кипре.
— Хорошо, — соврала я.
Она, кажется, уловила напряжённость в моём голосе, и переспросила с сомнением:
— Да?
Я вздохнула.
— Правда, хорошо. Погода отличная, я целыми днями на пляже.
— Кирилл с Генкой просили передать, чтобы ты одна не плавала. Мало ли…
Я тут же внутренне вскипела.
— А Генка здесь при чём? Он что, мой воспитатель?
— Не злись. Но мы же все знаем, как ты плаваешь.
— Я нормально плаваю, — возразила я, — но я боюсь глубины и не лезу туда. Я же не дурочка.
Но вот эти слова: "Генка просил передать", в моей душе всё вверх дном перевернули, честное слово. Я телефон выключила и лбом к прохладной столешнице приложилась. Такое чувство, что мне сердце в спираль закручивают. И тут же в испуге спросила саму себя: я же не собираюсь в него влюбиться? Я только подумала об этом, но уже одно предположение заставило меня похолодеть. Вот Завьялов посмеётся, если узнает!