Екатерина Риз - Тебе назло

Я отступила на шаг, и в который раз его за руку потянула, а он притянул меня обратно. Я губы в улыбке растянула, хотя так беспечно, как за пару минут до этого улыбаться уже не получалось. Но танцевать продолжала, и всё думала, к чему же это приведёт. Моя рука сама по себе скользнула по его плечу, за шею обняла, и если бы не вино, если бы я чётко понимала, что делаю, наверное, никогда не оказалась бы в такой опасной близости к Завьялову. Кажется, между нами даже сантиметра расстояния не было. И двигалась я медленно, совсем не под музыку, заворожённая его задумчивым взглядом. Генка смотрел на меня и гадал… А я даже не мечтала о его поцелуе или о чём-то другом, что он сделать может, провоцировала, наверное, соблазняла, почти не понимая, что делаю, ждала его реакции, но всей опасности не понимала, где-то в глубине души была уверена, что он уже в следующую секунду рассмеётся мне в лицо, как делал обычно, за руку меня возьмёт и из клуба уведёт, и ещё добавит что-то вроде: "Маленьким девочкам давно пора спать, а не по клубам шататься". А он поцеловал. Сначала большим пальцем моего подбородка коснулся, погладил, а после к моим губам наклонился. Я застыла, поняла, что дышать не могу. Он коснулся губами моих губ, и при этом в глаза мне смотрел. Если бы я не заметила искорку смеха в его взгляде, наверное, в обморок бы грохнулась, честно, а потом поняла, что если на поцелуй не отвечу, Завьялов всю оставшуюся жизнь будет надо мной смеяться, будет говорить, что я струсила.

Поцелуй вышел невыразительным, изучающим, осторожным, но никак не страстным. Я просто старалась соответствовать, показать этому самоуверенному болвану, что целоваться умею, и совсем не как маленькая девочка, какой он меня считает. Вот только не впечатлило совершенно, а потом Генка голову поднял, и мы с ним вновь глазами встретились. Вот именно в этот момент можно было всё перевести в шутку. Списать на алкоголь, назвать глупостью и больше никогда не вспоминать, а вместо этого одно неуловимое движение, даже непонятно с чьей стороны, и вот уже совсем другой поцелуй. Я Генку за шею обняла, и слышала теперь только музыку, вместо ударов собственного сердца. А всё остальное отступило, я даже забыла, что вокруг людей полно, они танцуют, а мы целуемся, как сумасшедшие. Я его затылок глажу, чувствую коротко стриженые волосы под своими пальцами, Генкины руки на моей спине, и ладони такие большие, широкие, такое ощущение, что я вся в его руках. А когда отодвинулась, голову назад откинула, судорожно втянула в себя воздух, а его губы уже на моей шее. Просто что-то невероятное. Словно это и не я вовсе, будто кино смотрю, с собой в главной роли.

Но надо сказать, что подействовал на меня этот поцелуй отрезвляюще, да и не только на меня. Когда из клуба вышли, мы с Генкой оба чувствовали себя несколько обескураженными. По улице шли, по направлению к гостинице, до которой было рукой подать, Завьялов меня за руку вёл, а я впервые чувствовала, что прикосновение его руки меня обжигает. Едва поспевала за ним, он шёл решительно, широким шагом, и, как я понимала, ему не терпелось довести меня до номера, чтобы избавиться от моего общества. Я не возражала, у меня вообще слов никаких не было, в голове пустота и только сердце по-прежнему скачет в знакомом ритме. Невероятное что-то. Я даже глаза к ночному небу подняла, словно помощи ждала оттуда, и совершенно некстати споткнулась. Завьялов с шага сбился, меня за талию обнял, поддерживая, и дальше повёл.

— Извини, — пробормотала я, но он никак не отреагировал.

Одна я осталась только на минуту, у лифта, ждала, когда Генка ключи у портье от наших номеров возьмёт. К стене отвернулась и руку к лицу приложила, осторожно облизала губы. Никак не могла уложить в своей голове то, что случилось. Но одно могла сказать точно — так меня ещё никто не целовал. До сих пор трясло, я даже поёжилась. А потом вспыхнула, когда почувствовала, что он вернулся. Руку к кнопке вызова лифта протянул и меня едва коснулся. А у меня непонятный жар по всему телу и стыдно стало за свои ощущения. В лифт вошла и к стене привалилась, глаза рукой прикрыла. Потом поняла, что Генка на меня смотрит, и руку медленно опустила. Хотя, тут же пожалела об этом. Такие взгляды, наверное, никогда не забываются. Особенно, если он первый в твоей жизни. На меня и до этого смотрели со страстью, с удовольствием, с определённым намёком и сексуальным подтекстом, но во взгляде Завьялова никакого намёка и подтекста не было. Всё напрямую. Только видно, что пытается с собой бороться. Изо всех сил пытается. Ещё несколько мгновений и ему это удастся, я точно это знала, он же не сопливый подросток. Сейчас Генка отвернётся от меня, и всё закончится.

Это было бы благом, если бы закончилось так, не начавшись толком. Ведь внутри у меня от страха и предвкушения всё трясётся. Я руку в кулак сжала, зажмурилась, сама не зная, к чему себя морально подготавливая: к тому, что всё закончится или наоборот, продолжится. Лифт дёрнулся и остановился. Двери за Генкиной спиной открылись, а мы по-прежнему стояли, не двигаясь. Я себя добычей чувствовала, честное слово. Казалось, что стоит мне пошевелиться, и Завьялов тут же нападёт, ведь уже готов к этому, даже взгляд, как у хищника. Но он первым опомнился, вышел, а я следом за ним.

Позже я много раз себя спрашивала, чувствовал ли Завьялов, как сильно я нервничаю. Когда он оказался рядом, у меня колени затряслись. И я уже была не я, ведь не было никогда такой Василисы Филин, и ни разу до этого я не чувствовала себя настолько неуверенно. Он только дотронулся, а я сама потянулась вслед за его рукой, позабыв о всякой осторожности. Генка, наверное, хотел проверить мою реакцию, убедиться, что всё закончилось, и я опомнилось, что можно отпустить меня с миром, закрыть за мной дверь номера, а я вместо этого практически предложила ему себя. Обоюдное сумасшествие, и мы оба даже предположить не могли, к каким последствиям это в итоге приведёт. Дальше, чем на ближайший час, мы не загадывали.

Я даже не поняла, в чей номер мы вошли, только услышала, как дверь хлопнула, закрываясь, и, наверное, здравый смысл остался за ней, а я потерялась в своих ощущениях. И если и думала о чём-то, то только о том, почему раньше смотрела на Генку и не видела, не понимала, не представляла, что могу почувствовать рядом с ним нечто подобное. Это уже потом ругала себя и говорила, что думать надо было не о нём, а о себе, о том, что творю, и сбежать, пока не поздно. Но как там сбежишь, когда себя не помнишь? И всё, что раньше страшило и тревожило, потерялось, померкло под решительным натиском. Голова по-прежнему кружилась, и это добавляло мне ненужной смелости, я отвечала на жадные поцелуи, и смеялась, когда чувствовала Генкино нетерпение и то, как руки его не могут справиться с застёжками на моём платье.