Анджела Моррисон - Спой мне колыбельную
— Хватит, дети. Разве у вас сейчас нет занятий? — Мистер Финли свирепо смотрит, и толпа стремительно возвращается к шкафчикам и фонтанчикам, откуда они собственно и пришли.
Финстер трясет головой и ломает цепь.
— Я вынужден сообщить об этом.
Именно это мне и нужно. Новый допрос у директора. Вопросы, на которые я не могу ответить.
— Кто это сделал? — Молчание. — Как ты думаешь, кто это мог бы быть?
Как я думаю, кто это мог бы быть? Да все знаю кто. Колби и его клоны стоят за всеми ужасными вещами, которые происходят здесь. Просто никто не называет виновников. Все мы запуганы. Ничего не меняется.
Я бросаю быстрый взгляд на папку, которую принесла впервые. Я грубым подчерком записываю слова и точно знаю, о чем они.
Ваши слова…Почему они характеризуют меня»?От чего я верю им?Ваши лица, и губы и пальцы…Не прикасайтесь ко мне.Мои кости, кровь и плотьОбмазаны глиной,Которая обжигается в ненависти,Испытываемой вами ко мне.Я истекаю кровью, когда вы раните меня,Как и те девочки, что красивы как заря.
Без хора песня безнадежна. Кажется, мой писк не вписывается в это уравнение. Либо музыка. Именно эти строки заставляют звучать меня так агрессивно. Думаю, я зла. Но мне не хочется, чтобы кто-то знал об этом. Я избегаю, сжигаю, кромсаю, скрываюсь, превозмогаю боль. Я возвращаюсь обратно к пункту «чертовски уродлива» и остаюсь там.
Конец учебного года близиться слишком медленно. Если я прохожу на цыпочках весь следующий год, у меня будет возможность дышать свободно, как тогда, когда они выпустились из средней школы.
Скотт читает мои мысли.
— Три месяца, восемь дней, тринадцать часов и двадцать девять минут до их выпускного.
— Почему ты помогаешь мне?
Скотт и я были лучшими друзьями в подготовительной группе, а потом мы учились вместе в третьем классе. Он был сплошь кожа да кости и вынужден был ходить в медпункт за таблетками во время обеда. Уже тогда я была выше всех остальных и носила огромные круглые очки, которые делали меня похожей на переростка. И волосы тогда были короткими. Может отрезать их сейчас? Да ни за что! Где же еще я смогу так хорошо скрываться?
Скотту не нужно было прятаться. И вообще ему не нужно было помогать мне и обрекать себя на вечное лузерство. Он стал очень милым после того, как с его лица исчезли прыщи. Не думаю, что он заметил это. Он по-прежнему выбирает короткий путь, должность капитана команды по интеллектуальной викторине. Главный ботаник. И все еще мой друг.
Он усмехается, беспечно жертвуя собой. Ну прямо Кларк Кент во плоти.
— Я больше не хожу в спортзал. Они не смогут украсть мою одежду и смыть ее в унитаз.
— Они могут побить тебя.
— Ты волнуешься? — Он гладит меня по плечу. — Это очень мило, Бет. Увидимся на занятиях хора.
Хор. Школьный хор. Не такой как в Энн-Арбор. Не тот хор, в который я просила маму позволить мне пойти на прослушивание с тринадцати лет. Никаких девочек с духом соревнования внутри, где я просто сижу позади и закрепляю альты. Не тот хор, из-за которого я вынуждена ехать сотни миль по Детройтским пробкам трассы I-94 каждый вторник и четверг на репетиции в холодную церковь. Мы не «Блаженные Молодые Певцы Энн-Арбор». Хора, ради которого я живу. Хора, который уводит меня от той, кто я есть, к той, которой я должна быть. Красивой? Может быть. Не это ли то, чего желают все? Ну конечно все также хотят любить. Я окружена такой сильной ненавистью, что даже не представляю, какая она, любовь. Это не в моей компетенции.
Скотт только и говорит о том, как наш школьный хор старается изо всех сил. Это что-то вроде шутки. Здесь всемогущ оркестр. Хор только убивает время. Ничего сложного. Музыка есть музыка. Петь значит петь. Отсрочка от безумия. Никаких старших парней-спортсменов. В школе сейчас около тысячи детей, а здесь всего восемь человек в группе, так что я сижу рядом со Скоттом и пою тенором. У меня низкий голос и абсолютный слух, поэтому я вполне легко считываю ноты. Я могу петь и высоко. Я могу петь так высоко, как никто не может, если захочу. Я помогаю сопрано и альтам, когда мы прорабатываем детали. Они просто лишаются самообладания, когда я возвращаюсь к тенору
Скотт не умеет петь, но старается. Я спросила его как-то, почему он посещает хор. Любому парню, кто посещает хор, Колби, его дружки, да и вся школа мгновенно наклеивают ярлык гея.
Скотт немного краснеет.
— Так я могу слушать, как ты поешь.
Это возможно самая милая вещь, которую мне когда-либо говорил парень. Но это Скотт не серьезно. Я подыгрываю.
— Берегись. Ты погубишь свою репутацию.
Он делается серьезным.
— Я не гей, Бэт.
— Конечно, нет.
Он собирался было сказать еще что-то, но только покачал головой и ушел.
Позволю вам подумать, что я не уродка.
Но вернемся к этому утру. Скотт прошел половину коридора, но я легко догоняю его. Длинные ноги Чудовища перекрывают чужие шаги с лихвой.
— Скотт, спасибо тебе. Школа была бы без тебя адом.
Он выставляет руку вперед, словно он сопровождающий принцессы выпускного бала.
— Мое почтение, мадам.
Не смелый, слабый смешок вырывается из моих уст. Я опускаю свою руку на его и позволяю ему вести меня по коридору, благодарная за поддержку.
Он улыбается мне. Теперь у него тоже нет брекетов. Зубы недавно побелели. Даже слегка ослепительны.
— Интересно, что думают люди, когда мы идем по коридору вместе. — Я смеюсь на этот раз. — Красавец и Чудовище. Доктор Намар великолепно поработал над твоим лицом.
У нас общий дерматолог. Чуда чистой кожи для меня еще не произошло. Доктор Намар продолжает стараться. Он сказал, что шрамов будет по минимуму, но у меня же есть глаза.
Скотт останавливается и поворачивается ко мне. На его лице появляется мечтательное выражение.
— Красавец и Чудовище? То есть, если мы станцуем под светом Луны…
— … тогда тебе лучше притащить табуретку.
— По-моему, одна на колесиках есть в библиотеке.
— Не против, если я поведу?
И тут я немею. Гигантская девочка и по-гномьему милый, маленький Скотт. Я отпускаю его руку и иду вперед, опустив голову вниз, снова уходя в себя. Мои плечи приходят в их обычное положение — сутулятся.
Скотт спешит догнать меня.
— Я хочу знать, — он хватает меня за локоть, заставляя остановиться, — если я тебя поцелую, когда музыка остановится, — он становиться на носочки и шепчет мне на ухо, — станешь ли ты моей прекрасной принцессой?
