Татьяна Белая - Любви все возрасты покорны
Отец Стаса был страстным рыболовом и охотником. Он очень рано стал брать сына с собой. Несмотря на протесты Елизаветы Романовны, его жены, Георгий Моисеевич таскал Стаса с собой буквально в рюкзаке, когда ему еще трудно было преодолевать большие расстояния. Так что воспитание нашего героя было самым спартанским.
В первый раз вчетвером мы встретились в Доме Культуры, — продолжила Люсьена. — Тетя Лиза, мама Стасика, была пианисткой и работала там аккомпаниатором и культработником. Когда в ДК открылся кружок бальных танцев, она привела туда сына. Понятно, что Шурик автоматически оказался здесь же. Нас с Иринкой привели наши мамы. Стаса поставили в пару с Ирой, а меня с Шурой. Так состоялось наше знакомство.
А через год мы все пошли в один первый класс. Родители Стаса рассказывали, что буквально через неделю после начала занятий в танцевальном кружке, их шестилетний сын заявил, что они с Ирой женятся. Все посмеялись и забыли.
Смех смехом, но с тех пор Ира со Стасом не расставались никогда. Если мы с Шурой то дружили, то ссорились, влюблялись в других и снова мирились. Прошли много преград, прежде, чем решили пожениться, то для Стаса с этого времени существовала только одна девчонка на свете — Ирочка.
Танцевали мы с нашими мальчишками до пятого класса. Потом они увлеклись спортом, занимались в спортшколе боксом, борьбой и еще бог знает чем. А мы танцевали с другими партнерами до выпускных экзаменов. Стас, особенно в старших классах, был очень недоволен, что Ира не хочет бросить танцы, и ревновал ее ко всем партнерам.
Мы проучились вместе десять лет. К девятому классу наши мальчишки стали едва ли не самыми популярными парнями в нашем городе. Оба высокие, спортивные. Играли на гитаре, пели в вокально-инструментальном ансамбле. А Стас еще и прекрасно играл на фортепиано, благодаря маме, и сочинял свои песни. Учились мы все хорошо. Стас шел на золотую медаль и мечтал поступить в Институт Международных Отношений. Он обладал редкими способностями к языкам.
Бабы Софочки к тому времени уже не стало, а дед Моисей оказался долгожителем. Он был еще довольно бодрым и разговаривал с внуком, да и с моим Шурой только на иврите. Стаса научил даже читать и писать на этом языке.
И вдруг, гром среди ясного неба! За месяц до выпускных экзаменов я застаю свою подругу в слезах. Ира сообщила мне, что беременна. Знаешь, Лена, это были не нынешние времена. Такое, конечно, случалось и тогда, но очень редко. Беременная школьница — это скандал!
— Стас знает? — спросила я.
— Да, — ответила Ира.
— И что? — спрашиваю.
— Говорит — не бойся, я с тобой. Мы поженимся, и все будет хорошо.
— Да кто вам позволит? Ему в сентябре только семнадцать лет исполнится, — воскликнула я.
Ира плакала, я не знала, что сказать и тоже хлюпала носом. Мама меня убьет, без конца повторяла подруга.
Ирина мать, тетя Оля, очень поощряла дружбу дочери с сыном первого секретаря райкома партии, коим был в то время Георгий Моисеевич. Она мечтала породниться с Оболенскими и постоянно твердила Ире, чтобы та была неприступной. Не дай бог согрешишь, он тебя сразу бросит, — говорила она. Беспокоилась она потому, что Ира со Стасом не скрывали своей любви. Целовались они везде — на улице, дома, в кинотеатре, даже на школьных переменах. Родителей, по этому поводу, в школу вызывали. Но Стас был упрям до беспредела. Он хотел так делать, и он это делал. И никто ему был не указ. Всеми доступными ему средствами, с ранней юности Стас отстаивал свою независимость.
Несмотря, на принятое в семье Оболенских безусловное уважение и почитание женщины, сложные и судьбоносные решения всегда принимал мужчина. Когда решение было принято, говорилась, я бы так сказала, фамильная заключительная фраза: "Все! Я сказал!". После этих слов возражения не принимались и даже не выслушивались. Так говорил дед Моисей, так говорил дядя Георгий, так говорит Стас и так же говорит его сын Юра.
Узнав о беременности дочери, тетя Оля категорически настаивала на аборте. Родители Стаса предложили, чтобы ребята зарегистрировались, Ира с ребенком жила в семье Оболенских, а Стас ехал в Москву и поступал, как мечтал в МГИМО.
Однако Стас сделал по-своему. Поступил на заочное отделение Тюменского Индустриального института и устроился на работу. Город гудел: золотой медалист, сын первого секретаря, надежда и гордость школы, не поехал учиться в Москву, остался в городе и женился.
Жили молодожены в квартире деда Моисея. Десятого сентября Стасу исполнилось семнадцать лет, а двенадцатого декабря у них с Ирой родился сын. Мой Шура, как всегда был рядом. Он якобы недобрал нужных баллов для поступления на дневное отделение, и учился вместе со Стасом на заочном.
А следующей осенью наших парней забрали в армию. Стас имел право на отсрочку, но решил, что служить все равно придется, так уж лучше с Шурой. Парни они были здоровые, имели высокие спортивные разряды и попали в какие-то специальные войска.
Уже после их возвращения мы узнали, что пришлось им поучаствовать даже в военных действиях. А Стас вернулся домой с боевой наградой. Вот так. Где они воевали не говорят и, вообще, не любят об этом вспоминать. Мы с Шурой вскоре поженились. Госэкзамены я сдавала, будучи уже на девятом месяце беременности.
— Судя по тому, что у Оболенского в данный момент другая жена, брак их с Ириной распался, — с сожалением произнесла Елена. — Собственно я не удивляюсь. Так чаще всего и бывает. Ранние браки недолговечны.
— Знаешь, я не буду тебе сейчас рассказывать, что у них произошло, и почему Стас воспитывал своего сына сам. Если при встрече он тебя заинтересует. Ну, и конечно, если он согласится стать героем твоей передачи, обо всем этом спросишь у него сама, — загадочно усмехнулась Люсьена.
— А год назад наш Станислав Георгиевич смертельно влюбился и женился на своей Аннушке. Чем несказанно удивил абсолютно всех, кто его знал, — продолжила женщина.
— Более чем за тридцать лет его холостяцкой жизни, у Стаса было достаточно много женщин. Он мужик видный, непьющий, обеспеченный и желающих выйти за него замуж всегда хватало. Кто только не пытался его сосватать! И мы с Шурой, и мать, и сестра, и знакомые, и сотрудники по работе — бесполезно. Оболенский относился к категории мужиков, которые, как говорится, на узду не ловятся, — усмехнулась Люся. — С женщинами Стас был обходителен, галантен, не скупился на подарки, но всегда оставался каким-то отстраненным и независимым. К его пятидесяти годам мы уже все махнули на него рукой. Пусть доживает холостяком.
Когда чуть больше года тому назад Шура сказал мне, что наш Стасон очень увлекся какой-то женщиной, я даже внимания на это не обратила. Ну, увлекся и увлекся, не первый раз. Поматросит и бросит, как всегда, — подумала я. В последние годы он стал довольно жестким, неулыбчивым, даже весьма угрюмым. Оживлялся только когда виделся с семьей сына. Особенно со своей обожаемой внучкой Дашенькой, которая из деда буквально веревки вила. Внуков-близнецов тогда еще не было.
