Даниэла Стил - Семейный альбом
1943 год. Они уже не помнили, сколько времени торчат здесь, и каждый гадал, когда же наконец кончится война, если вообще когда-нибудь кончится. Но сегодня ночью о войне никто не думал, кроме тех, кто был в наряде. И большинство мужчин, ожидавших ее сейчас, отдали всю «валюту» – от плиток шоколада и сигарет до холодных тяжелых монет, лишь бы увидеть ее… Они готовы были на все, чтобы снова видеть Фэй Прайс.
Когда заиграл оркестр, жара уже несколько спала, и воздух наполнила чувственность. Все ощутили, как встрепенулись их тела, чего давно уже не бывало. Это не голод – чувство было более глубоким и нежным и наверняка испугало бы их, продлись еще. Они ощутили первое движение плоти только сейчас, когда ждали ее. При звуках кларнета у каждого дико забился пульс. Музыка перевернула душу, стиснула болью сердце; они затаили дыхание, застыли. Сцена была пуста, темна… и внезапно в неясном свете они увидели ее. Тонкий лучик выхватил Фэй откуда-то издалека. Сначала нашел ее ноги, потом – всплеск серебра, яркое сияние, точно исходящее от падающих звезд в летнем небе… Мужское нутро заныло, и тут она явилась им во всем блеске. Полное совершенство, божество в серебряном парчовом платье. Раздался единый вздох мужчин, смотревших на нее, и в нем смешались желание, экстаз и боль. Ее оттененная великолепным серебряным платьем кожа напоминала бледно-розовый бархат. Длинные светлые распущенные волосы цвета спелых персиков. Огромные глаза искрились, губы улыбались, она протягивала к ним руки, а голос был глубже, чем у любой женщины, которую они могли вспомнить. Она была красивее всех, известных им раньше… Она плавно двигалась по подмосткам, и платье открывало немыслимо изящные, безупречные бедра.
– О Боже… – пробормотал кто-то в заднем ряду, и все вокруг невольно улыбнулись.
Все они чувствовали то же, что и этот парень. До последнего момента они не верили, что такая знаменитость выступит перед ними. Фэй Прайс давала подобные представления по всему миру – Тихий океан, Европа, Штаты. Через год после Пирл-Харбора всех, кто не воевал, охватило чувство вины, и она стала гастролировать. Это длилось уже больше года. Недавно Фэй прервала гастроли, чтобы сняться в очередном фильме, но теперь снова отправилась в путь… И сегодня она здесь, с ними.
Чем больше она пела, тем все более скорбным становился ее голос, и сидевшие в переднем ряду видели, как пульсирует жилка на стройной шее. Она была живая… она была человеческой плотью… О, если бы они могли дотянуться до самодельной сцены, дотронуться до нее, почувствовать ее, вдохнуть запах тела. Они ловили ее взгляд, и мысль, что Фэй Прайс смотрит в глаза именно ему и никому больше, пела в каждом из них.
В двадцать три года Фэй Прайс уже стала голливудской легендой. В первом фильме она снялась, когда ей было девятнадцать, и с тех пор быстро понеслась по дороге успеха. Красивая, яркая, она необыкновенно хорошо делала все, за что бы ни бралась. Ее голос напоминал то расплавленную лаву, то плавящееся золото, волосы сверкали, точно вечерний закат, зеленые глаза на лице цвета слоновой кости искрились, как изумруды. Но дело было не в чертах лица или голосе, не в коже, не в стройной изящной фигуре, не в мягких округлостях бедер, налитых грудях, а в том огне, который горел в ней, светился в ее глазах, смехе, голосе, даже когда она просто разговаривала, – вот что покоряло мир. Она была женщиной в самом прекрасном смысле этого слова. Она была такой, что все мужчины жаждали прильнуть к ней губами, женщины не могли оторвать от нее глаз, дети любовались ею. Она была похожа на принцессу из далеких, давних грез.
Закончив школу, Фэй приехала в Нью-Йорк из маленького городка в Пенсильвании и стала фотомоделью. За шесть месяцев она добилась большего, чем любая другая девушка из этого города. Фотографы обожали ее, и лицо Фэй смотрело с обложек почти всех мало-мальски приличных журналов страны; но по секрету она признавалась друзьям, что ей скучно. От нее так мало требуется, говорила Фэй, всего ничего – просто позировать. Она пыталась объяснить это, но девушки смотрели на нее, как на сумасшедшую. И только двое мужчин поняли, что она собой представляет. Один из них, Эйб Абрамсон, позднее стал ее агентом, а другой, Сэм Уормэн, продюсером – он-то вовремя догадался, что это золотая жила. Обратив внимание на ее фотографии на обложках, он отмстил – хорошенькая, но когда встретился с ней, понял, что она великолепна. Ее движения, взгляд, а какой голос… Сэм в ту же секунду смекнул, что эта девушка выстоит в борьбе. Он инстинктивно почувствовал, что ей плевать на все, что вокруг, вне ее. То, что говорил о Фэй Эйб, было правдой. Она была потрясающая. Уникальная. Звезда. Ко всему, что Фэй Прайс желала, она стремилась всем существом. Она жаждала работать, выполнять все его требования. И он требовал. Давал ей шанс, о котором она так мечтала. Эйбу не пришлось долго ее уговаривать. Сэм привел Фэй в Голливуд и дал роль в фильме. Маленькую роль, проходную. Но ей каким-то чудом удалось влезть автору под кожу. Бывали моменты, когда тот откровенно признавался, что лишится с ней рассудка, но она настолько глубоко прочувствовала эту роль, что зрители были в восторге и от фильма, и от нее. Роль была немного смелой, но от того, как она засветилась, пропущенная через игру Фэй Прайс, у людей перехватывало дыхание. Что-то магическое было в ней, полудевочке, полуженщине, из эльфа превращавшейся в сирену, а потом наоборот. Она умела вызывать всю гамму человеческих чувств одной только мимикой и игрой невероятно глубоких зеленых глаз. После этой роли ей сразу предложили еще две, а за четвертый фильм Фэй Прайс получила «Оскара». За четыре года после первой роли она снялась в семи фильмах, а на пятом в Голливуде вдруг обнаружили, что Фэй еще может петь, что она и делала сейчас – пела, выворачивая душу наизнанку, разъезжая по всему миру. Всю себя и все сердце она отдавала этим мужчинам, как и всегда, когда что-либо делала. Фэй Прайс была цельным человеком; в двадцать три года в ней уже никто не видел девчонку, она была женщиной. И мужчины понимали это. Смотреть, как Фэй Прайс движется по сцене, слышать ее пение, видеть ее перед собой – значило понять, чего хотел Господь Бог, создавая женщину. Она была совершенна, и сегодня вечером каждый смотревший на нее жаждал прикоснуться к ней хотя бы на секунду, оказаться в ее объятиях, нежно прижаться к ней губами, провести рукой по светлым шелковистым волосам… Они мечтали ощутить ее дыхание на своих плечах… услышать тихий стон. И вдруг стон раздался, и совсем не тихий, это расчувствовался какой-то парень, впившись в нее глазами; послышался чей-то хохоток, но ему было плевать на это.
– О дьявол… Фантастика! – Глаза парня загорелись, как у ребенка на Рождество.
