До последнего вздоха - Алиса Ковалевская
Алекс так и стоял посреди кабинета, расставив ноги на ширину плеч. Солнце светило ему в спину, создавая вокруг него ореол. То ли неуязвимости, то ли божественного сияния. Хрен поймёшь. На лицо падала тень, и щетина казалась темнее, чем есть.
Чертовски хорош, мерзавец! Он сунул большие пальцы в петельки на поясе джинсов. Ямочка на щеке стала заметнее.
— Мы тебя ждём, — сказала строго, стараясь не реагировать на щекотное чувство внизу живота. На нём были потёртые светлые джинсы и белая, немного мятая футболка, подчёркивающая бронзовый загар. Прядь выгоревших на солнце волос падала на лоб. Уголок его рта дёрнулся. Вот же сволочь!
Когда-то я была мёртвой. Думала, что больше уже не смогу чувствовать, мечтать. Моё тело было пустым, душа исполосованной и вымазанной грязью. Этот мужчина сделал невозможное. Он воскресил меня, заполнил пустоту и вернул мне меня же саму. Я танцевала для него на борту яхты у берегов Майорки. Моё шёлковое платье прибивало к ногам солёным ветром, в небе кричали чайки, а плечи целовало солнце. Мы останавливали наши байки посреди дороги только затем, чтобы, сняв шлемы, столкнуться языками в голодном поцелуе. Мы уходили с приёмов и снимали номера в дешёвых мотелях. И даже выложенная белым мрамором уборная в Доме правительства нам была по нутру больше, чем президентский банкет.
Алекс был моим безумием, я – его волчицей. Он — моим воздухом, я – его музой. Он был моим, я – его. И глядя на него, стоящего в лучах солнца, я знала – так будет до последнего моего вздоха. Я буду принадлежать ему, он – мне.
Сидя на подоконнике в детской, я смотрела на красноватую луну. Похожая на большое выпуклое яблоко, она, казалось, вот-вот скатится с чёрного полотна неба, придавив собой посмевшие преградить ей путь звёзды. Когда-то я слышала, что такую луну называют кровавой. Чем дольше я смотрела на неё, тем сильнее мной овладевала тревога.
Я потёрла запястье и, заставив себя отвести взгляд от окна, посмотрела сквозь царящий в детской мрак на Надию. Изголовье её кровати украшало корабельное рулевое колесо, с которого свисала плюшевая змейка. Как и я, она любила море. Любила бегать у кромки воды и ловить солёный ветер. Она любила блеск усыпанных камнями заколок в своих волосах и джем из собранных в саду нашего дома на побережье персиков. Но больше всего она любила Алекса. Как и я.
Поняв, что опять обхватила запястье, я отругала себя. Дурацкая, сродни инстинкту привычка, избавиться от которой у меня так и не получилось. Встала с подоконника. Порой, когда Алекс уезжал, я могла просидеть так до утра.
— Никогда ничего не бойся, — шепнула я, склонившись над постелью. – Мама-волчица загрызёт за своего волчонка любого. А уж папа… Папа у нас даже не волк. Он у нас барс. Большой снежный барс.
Тихонько улыбнулась собственным словам. Вдохнула сладковатый запах детского шампуня и, не удержавшись, прикрыла глаза.
— Как же я тебя люблю…
Сделала ещё один вдох и бесшумно вышла в коридор. Дом был погружён во тьму безветренной, пугающей своим спокойствием ночи. Только около нашей спальни тускло горел светильник.
Спустившись на первый этаж, я прошла в кабинет. Алекс всё ещё занимался бумагами.
— От работы кони дохнут, — я села на угол стола возле мужа.
Потянулась к бумагам, но Алекс убрал их.
— Подожди, Стэлла, — бросил он.
Я посмотрела на него с вопросом. Подвинулась ближе и снова попыталась взять документы. На этот раз Алекс убрал их в ящик. Не знаю, что уж там стряслось, настроение его мне не нравилось. Встав, он взял бутылку виски и плеснул в низкий, с толстыми стенками стакан.
— У тебя проблемы?
Хмурясь, Алекс рассеянно вернул бутылку на место. Подошёл к окну и, отдёрнув штору, встал напротив. Мне был хорошо виден его чёткий профиль. В чертах лица читалась неясная мне ожесточённость.
— Луна кровавая, — вдруг сказал он, стаканом указав на небо.
— Что у тебя случилось, Алекс?
— Да так, — цедя виски, бросил нехотя и, только я хотела подойти к нему, обернулся.
Мне точно не показалось. Во взгляде его была мрачная решимость, заставившая меня опять почувствовать тревогу. Верхняя губа его почти незаметно дёрнулась.
— Ты собрала вещи? – он залпом допил виски и, вернувшись к столу, поставил стакан.
— Спрашиваешь так, словно мы на месяц уезжаем.
Не ответив, он откупорил бутылку. Передумал и поставил на стол рядом со стаканом. Я посмотрела на неё, потом на мужа. Луна по-прежнему таращилась в окно. Повисающее между нами молчание было пропитано напряжением и недосказанностью, которые мне совсем не нравились.
Муж подошёл вплотную. Мои колени упёрлись в его бёдра. Он обхватил меня за шею и потихоньку сжал. Надавил бедром, заставляя раздвинуть ноги.
— Возьми чёрное платье, — положил ладонь мне на ногу и повёл вверх. – В котором ты голая по самую задницу.
— Тебе же оно не нравится, — я поддела петельку на его джинсах пальцем.
— Мне не нравится, когда ты надеваешь его для кого-то кроме меня.
— А когда я надеваю его для тебя, нравится? – понизила голос до томного шёпота. Запустила пальцы в его волосы и потянула на себя. – М-м?
— Больше всего мне нравится, когда ты для меня раздеваешься, — поглаживая меня по шее вдоль позвонков. Дразня, поддел мою губу, тронул нос своим.
Я усмехнулась, ловя поцелуй. Обхватила его шею второй рукой и откинулась назад, утягивая Алекса за собой.
Он резко упёрся ладонью в столешницу возле меня. Послышалось шуршание полетевших на пол бумаг. Глядя на меня сверху вниз, он пальцами очертил мой рот, с нажимом провёл между губами. Я поймала кончик, коснулась языком. Алекс сунул палец глубже, и я обхватила его, слегка посасывая. Смотрела на мужа из-под опущенных ресниц. Стремительно расширяющаяся чернота зрачков поглощала серебро радужки, вена
