15 лет и 5 минут нового года (СИ) - Горышина Ольга

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Вчера, впрочем, я его не включила. Этим утром будильник без надобности. Игорь всегда уходит рано, стараясь не разбудить хозяйку постели. И будит…

Не умеют мужики ходить тихо. Только уходить молча умеют, не говоря, придут еще раз или этот был последним.

Игорь все пятнадцать лет возвращается. Почему на шестнадцатом году должен забыть дорогу в мой дом? Да потому что ему скоро сорок, а мне уже тридцать пять. Сколько можно? Когда-то же мы должны наконец расстаться окончательно. После Нового года? После прошлого не получилось. Впрочем, год был високосным. Там других проблем хватило с лихвой — с собакой, первая операция на глаза. Грядет вторая…

— Сейчас, Грета, сейчас… Только папочку твоего растолкаю.

Эта собака действительно мне как дочка. От Игоря. Зря папочка от нее отказался. Профукал пятнадцать лет счастья!

Что-то я раньше него проснулась — старость? Или… Который вообще час? Грета рано не встает. Ее труднее вытянуть с подстилки, чем ребенка в школу! Ну, по словам родителей — у меня-то детей нет, кроме Греты, но она уже старушка…

— Игорь, девятый час! — ахнула я, дотянувшись до лежащего на полу телефона.

Своего. Его лежал в кармане висящего на спинке стула пиджака.

Он не подскочил — даже глаз не открыл, хоть и заворочался. Я наклонилась к нему и…

— Игорь?

Опустила ладонь ему на лоб. Ну понятно, чего мне подле него было этой ночью так тепло!

— Игорь! — я затрясла его за плечи. — У тебя температура!

Не просыпается! Помирать тут собрался? Ведь всем известно, что от насморка и до кончины краток путь у любого мужчины.

Это он придумал, чтобы остаться у меня, да?

2. "Счастье!"

— Не понимаешь, что мне болеть нельзя? Я же половину микрорайона в парикмахерской перезаражаю…

— Да я ж не возражаю, чтобы ты никуда не ходила, — скривился Игорь от слов или от таблетки, не разберешь. — Раз боишься, отменяй всех клиентов. Я заплачу неустойку в твердой валюте. Ну что ты так на меня смотришь? Я что, специально? Да я сто лет не болел. И, знаешь, счастье, что заболел в твоей постели…

— О, да, счастье!

— Дома за мной некому ухаживать.

— Вызвал бы медсестру на дом!

— Я парикмахера на дом предпочитаю…

Нахал! И вот какого черта я согласилась на этого клиента? Пятнадцать лет стригу ему голову, а он мне все эти годы голову морочит… Нет, жениться никогда не обещал. Но в душе я, кажется, так и останусь его вечной невестой. Вот не идет он у меня из головы… Всех легко под зад ногой выставляю, а этого не могу… Или не хочу… Или хочу только его. А он хочет не только меня, а меня — слишком редко… Для меня! Но вот уже два года другого мужика у меня нет. И, кажется, уже не будет.

— Пей лекарство! Я не собираюсь устраивать у себя лазарет. Пойдешь на поправку, пинком под зад и домой!

Ну хоть словами это скажу.

— Тогда я лучше помру… У тебя. Не хочу домой. Там мне некому стакан воды подать… — и он скорчил рожу милого песика.

Да как с этим придурком серьезные мужики бизнес делают! Вот будь я мужиком, дел бы с ним никаких не имела. И будь я женщиной, нормальной, взрослой — держалась бы от него подальше. Но с ним я не сумела повзрослеть. Со всеми другими — великовозрастная стерва, а с ним — милая кошечка. Нет, рыжая лиса. Я же не признаюсь ему в любви. Вот еще… Хватит того, что говорю, что люблю, что он делает со мной в постели.

— Малина, ну улыбнись ты. Ну не конец света. Всего тридцать восемь…

— Тридцать девять! Тебе тридцать девять лет, а ты такой балбес!

— Да чем я балбес-то? Ну, Малина… Я же не специально тебе всю малину испортил. Кстати, а малиновое варенье при простуде не дают разве?

— Нет у меня варенья!

А, может, и есть… Вырвала у него из горячих рук пустой стакан и пошла на кухню. Посмотрела на стеклянную литровую банку со свежей настойкой из гвоздики. По-хорошему должна до вечера стоять. Но до вечера я еще заболеть успею. Процедила себе половину стакана. Пошла в ванную полоскать горло. Приму еще таблетку. Полезла за ней в шкафчик на кухне и наткнулась на банку. Ну да, с вареньем, малиновым. Домашнее. С дачи. Мамино! Знала бы, для кого его варила! Убила б… Или яду подсыпала. Крысиного. Для любимого Игорька.

Открыла банку, сунула в нее ложку, вручила умирающему… по варенью.

— Сожрешь всю банку, сдохнешь… Понял?

Он кивнул, пытаясь не заржать. Я выгляжу смешной в своей злобе? Но мне не смешно. Мне реально страшно заболеть. У меня запись до конца месяца. И все клиенты постоянные. Может, и не с пятнадцатилетним стажем, но ими я дорожу не меньше, чем любовником с пятнадцатилетним стажем.

— Малина, ты во сколько будешь дома?

— А тебе что, страшно одному? — скривила я губы.

— Скучно… Болеть… Одному… Давай вместе, а?

Я замахнулась на него невидимой подушкой, он прикрылся настоящими руками… Сильными — косточки в его объятиях трещат, вот никак и не выберусь из них столько лет.

— Игорь, убью… Вот реально убью…

— Малин, ну ё-моё! Ты не один парикмахер на весь район. Я серьезно заплачу тебе неустойку. Если дело только в деньгах?

— У тебя всегда дело только в деньгах! А я просто болеть не хочу! Я потом три недели из соплей не вылезу.

— Малина, это не простуда. Это вирусня какая-то… За неделю поправишься, если что…

— И ты решил неделю у меня жить?

— А я тебе мешаю? У тебя мужик появился? Так скажи, я уйду…

Голос изменился — захрипел. От простуды? От ревности! Козел еще смеет меня ревновать! Я бы заколебалась ревновать его ко всем девицам, которых он на спину укладывает… Сдохла бы от ревности. Апчхи! На правду…

— Малина, это не от меня! Я не чихаю… — пытался он не улыбаться, но у него, конечно же, это не получалось. — Может, это ты меня заразила? И я пятнадцать лет тобой болею, мучаюсь…

— Замученный… Оно и видно!

Мы никогда не обсуждали его баб. Я никогда не высказывала претензии, что он такой кобель. Все богатые мужики — кобели, с этим нужно смириться и жить, если хочешь, чтобы этот мужик оказывал тебе редкие знаки внимания. Все эти пятнадцать лет я молча пыталась устроить свою личную жизнь без его участия. Не получилось. Ни с кем. И с ним не получается… Расстаться.

Ногой дверь ко мне открывает. Каждый раз говорю себе: припрется, выставлю… Приперается и на шею кидаюсь. Дура! Вот он и ноги об меня вытирает. А теперь еще и сопли будет… Чихнул ведь!

Я вытащила из сумочки начатую упаковку одноразовых платков и швырнула на кровать, поверх одеяла. И в конце одеяла торчали его голые ноги. Идиот!

— Носки надень!

— Твоя собака задохнется. Меня тебе не жалко, я это уже понял. Так хоть Грету пожалей…

Уже пожалела — взяла с улицы. И не смей говорить, что ты мне ее купил у алкоголички!

Сейчас вот взяла бы и стерла с твоего лица улыбку твоими же вонючими носками! Первое утро вместе и вот такое!

Раскрыла шкаф, вытащила трикотажные носки. У него сорок второй с половиной, а не сорок пятый раздвижной — налезут. Специально откопала розовые. Потому что девчачий цвет, а не потому что они единственные были с этикеткой. Но ему я показала этикетку. Но хоть в душе отомщу ему за испорченное утро. Хоть розовыми носками!

— Думал, белые тапочки дашь… — не унимался больной со своими больными шуточками.

Не мог натянуть розовые носки молча!

— Не раздражай меня!

— Ну, хоть буду знать, что ты ко мне неравнодушна.

Знать… А то не знает! Нет, я просто так тебя к себе в постель пускаю. Это вы, мужики, ради спортивного интереса баб в кровать укладываете, а мы… За каждого замуж собираемся. Впрочем, после третьего я перестала так думать. Вторым был Игорь. Я обещала маме от него уйти и выйти замуж за нормального парня. Нормального я так и не нашла. А от Игоря так и не ушла.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Но сейчас я от него уйду. На работу. С собакой я уже погуляла.