Моя любовь, моё проклятье (СИ) - Шолохова Елена

— Ремир Ильдарович, у нас не хватает людей в отделе, — отчаянно выпалила она. — Мы разрываемся! Иванова в декрете, Тишанина уволилась, Долгова ногу сломала, второй месяц на больничном. Мы реально просто разрываемся!

Ремир неожиданно прервал свою отповедь и, выгнув вопросительно бровь, повернулся к кадровичке Супруновой, дородной тётке с отёчным лицом тайной поклонницы Бахуса.

— Что у нас по кадрам? Почему вакантные места до сих пор вакантные?

— Эм-м… я же вам пересылаю все резюме. По вашему требованию. И всех, кого вы одобрите, приглашаю на собеседование. Вы же сами их всех забраковали.

— Ну так ещё бы! Из твоих кандидатов можно смело ярмарку дебилов устраивать. А мне нужны звёзды! Или хотя бы рабочие лошадки, а не серая, никчёмная масса. Мне вас-то, дармоедов, по горло хватает. Пусть хоть труженики тыла будут на высоте. И какого хрена ты, Супрунова, сидишь и выжидаешь, когда к тебе в руки приплывёт золотая рыбка? Ж***у свою хоть раз оторви от кресла и начни наконец действовать. Рекрутинговых агентств полно… В общем, сегодня до четырёх жду новый список кандидатов. Достойных, чёрт возьми, кандидатов, а не тех залётных куриц, что ты мне наприсылала. И если снова я не найду никого стоящего, пойдёшь уже в эти рекрутинговые агентства сама в качестве соискателя. Андестэнд? А теперь все вон!

Это его хамское «А теперь все вон!» никто и не подумал воспринимать, как оскорбление. Привыкли, во-первых, а во-вторых, после планёрки оно, хоть какое грубое, казалось долгожданным кличем, дарующем свободу, пусть и относительную. Лишь Макс Астафьев задержался, когда все остальные устремились чуть ли не наперегонки к стеклянным дверям.

— Рем, обсудим последнюю милю[1] до Зелёного Берега?

Без пяти четыре от Супруновой по почте пришло сообщение: «Уважаемый Ремир Ильдарович, отобрала несколько кандидатов. Прошу просмотреть и обозначить наши следующие действия».

В аттаче — винрарный файлик. В архиве — длиннющий список.

«Это несколько?! Идиотка! — выругался Ремир. — Поди наковыряла всех подряд откуда только можно в надежде хоть с кем-нибудь угадать. Будет ей завтра лезгинка с твистом».

От нечего делать он всё же просмотрел присланные резюме. 80 % — мальчики и девочки, амбициозные и высокомотивированные. 20 % — тёти и дяди под сорок и за сорок, с опытом, образованием и, вне всякого сомнения, какими-то проблемами. О проблемах, разумеется, ни-ни, но это и так понятно. Ибо кто в сорок ищет работу с нуля?

Ну и кого тут выбирать? Старую лошадку, что борозды не портит? Или глупого, но резвого жеребца?

Ремир флегматично, на автомате открывал вордовские файлы с резюме. Скептично кривился и тотчас закрывал.

«Одно и то же! Они там что, по одинаковому сценарию их заполняли? Все сплошь обучаемые, коммуникабельные и стрессоустойчивые. Тоска…».

В раздражении он щёлкнул следующий файл и, даже не успев прочесть имя-фамилию, не успев разглядеть маленькое фото, почувствовал, как ёкнуло сердце. Его сердце! Оно, в принципе, не ёкало никогда и ощущалось ну… таким мощным, исправным мотором, который знай себе молча качает кровь и никак хозяина не беспокоит. Разве что чуть накидывает пульс после кардиотренировок, но это стандартное, естественное явление. Как у всех. А сейчас… сейчас не просто же ёкнуло, а задрожало, заметалось вдруг в груди и никак не успокоится.

Ремир отметил, что даже дыхание сбилось, и в висках застучало, потому что в строке ФИО смертельным капканом цепляло взгляд: Горностаева Полина Андреевна. И фото её, несомненно её. Да она почти и не изменилась за минувшие восемь лет. Те же спутанные каштановые кудри ниже плеч. Те же зелёные раскосые глаза. Тот же вызов во взгляде и затаённое обещание греха. А губы… ещё более чувственные и порочные, чем тогда… И сразу на ум лезет: «И эти губы, и глаза зелёные». Вроде так у Сэлинджера?

Откуда ты только всплыла, чёртова Горностаева Полина Андреевна!

Попалась же ему эта Горностаева Полина Андреевна! Да и какая, к чертям, Полина Андреевна? Просто Полька. Однако Полька не Полька, а почву из-под ног она у него выбила. Ведь столько лет прошло! Он и думать забыл про неё, про всё вообще. А тут одного взгляда хватило, и давно затянувшийся рубец неожиданно вскрылся и снова закровоточил. И в груди печёт от вспыхнувшей жгучей ненависти.

Ох, как же он тогда её ненавидел! До скрежета зубовного. Прямо задыхался от дикой ярости, которой так и не нашлось выхода.

Никто и никогда ни до ни после не сумел причинить ему такую боль, как эта дрянь. Даже вертихвостка мать, которая за спиной отца, как оказалось, напропалую крутила шашни с одним из его охранников. Даже этот самый охранник, который стал ему отчимом, когда отец погиб, и едва не разорил отцовское предприятие на пару с беспутной матерью. Даже новые одноклассники, которые поначалу как только не издевались над ним. Но со всеми он справился и расправился, всё преодолел, а вот про неё забыл. Не сразу, естественно, но всё же забыл. И чёрт бы с ней, с этой глупой, жадной, мелкой потаскушкой. Руки ещё марать. Но с собой-то что делать? Думать же ни о чём другом не мог. Вон и секс даже сорвался. Наташа, его нынешняя подруга, наверняка обиделась, когда он выставил её за дверь. Но на это плевать, это мелочи. Подуется и назад прибежит. А нет, так другая найдётся, только свистни.

Но так ведь и работа в голову не лезла! А у них с Максом такой ответственный проект в разработке. Тут нужна, просто необходима холодная голова. И никакие лишние мысли недопустимы.

Внутри жгло беспощадно, мучило, не давало покоя, как будто он заново испытал то нестерпимое унижение… Проклятье! Избавиться от этого терзающего чувства, как уже знал Ремир, можно лишь одним способом: наказать обидчика. Отплатить той же монетой. Отомстить и забыть. Так учили и отец, и дед: око за око. Так Ремир поступил и с отчимом, и с горсткой директоров, два года разворовывающих отцовскую компанию, и с одноклассниками, и ещё с одним подонком. Ну а теперь настал её черёд. Сама виновата. Не стоило ей вновь появляться у него на пути.

Глава 2.

Восемь лет назад

Отец погиб, когда Ремиру только-только исполнилось шестнадцать. Нелепый несчастный случай. На одной из базовых станций случилась крупная авария. Он помчался разбираться и погиб. И некого винить, разве только скользкую после дождя дорогу, ночной туман и горный серпантин. Отцу было сорок девять, полгода не дотянул до юбилея.

Мать, конечно, поплакала на похоронах, уж как положено, даже сподобилась надеть траур, хотя не выносила чёрный цвет. Ну а потом (и недели не прошло) в их огромном доме в Солнечном поселился дядя Толя. Он расхаживал по дому в отцовском халате, сидел в отцовском кабинете, закинув ноги на рабочий стол, спал в отцовской постели. Слышать ночами их стоны было мерзко, невыносимо, хоть из дома беги.

Ремир злился, требовал от матери, чтобы выгнала этого Толика, чтобы уважала память отца.

Но мать возмущалась: «По-твоему, я в тридцать пять лет должна остаться одна? Ты хочешь, чтобы твоя мама была несчастной?».

На самого Толика Ремир не раз кидался с кулаками: «Не смей трогать вещи отца!».

Но что мог сделать худосочный шестнадцатилетний пацан против груды стероидных мышц?

Толик сильно его не бил. Только когда слишком уж допекал, отвешивал затрещины под предлогом воспитательных мер. Мать не вмешивалась. Она, вечно порхающий мотылёк, лишь досадовала, что Ремир мешает счастью.

С сыном у неё никогда не было близких отношений. Ребёнком с детства занимался муж. Она и не возражала, даже напротив, рада была. Она вообще долго не могла свыкнуться, что вдруг стала матерью, когда сама ещё девчонка. А всё потому что выскочила замуж сразу после школы, может, от скуки, может, из любопытства.

Состоятельный татарин Ильдар Долматов увидел в ней хрупкую и нежную русскую красавицу и потерял покой. Он осыпал её цветами и дорогими подарками, водил по ресторанам и театрам и, в конце концов, сделал предложение, хотя семья его была сильно против.