40° по Валентину (СИ) - Багрянцева Влада

— Тогда не знали, — осадил Валик, вытаскивая из шкафчика бутыль с этиловым спиртом, полученным на открытых уроках известного профессора путем гидратации. — Чего смотрите? Несите воду, будем дистиллировать.

Макар задумчиво пинал хуи. Настроение было в ноль, поэтому все вокруг сейчас имело такую четкую фаллическую форму, даже горстки грязного рыхлого снега, в который он остервенело вдалбливал мысок своего кроссовка. Хоть бы одна падла ему напомнила, что сегодня зачет, но нет, закрысились молча, пожалели понимающими взглядами, одногруппнички хреновы. Спасибо Лёхе, что разбудил к первой, как знал, что звонить Макару нужно не на будильник, а в дверь. А лучше стучать, причем по голове. Потому что если бы Макар не успел, если бы не послал потом Журавлевой воздушный поцелуйчик, раздобыв за это шпоры на вопросы из своего билета, то послал бы его уже отец, а заодно и настучал бы — по все той же голове. И они бы срались целый вечер из-за пересдачи, орали друг на друга, потом пришла бы мамка и с порога наорала бы уже на них. Яблоко от яблони недалеко ябнулось — так считал Макар. Все равно отец его в итоге пихнет в свой «Евротур», ведь сам он когда-то окончил только колледж, а остального добился благодаря «связям с общественностью», крепкому характеру и слову. Ах да. И изнурительному ежедневному честному труду. Какие-то там зачеты, пары-хуяры Макар считал необходимым злом, а появляться на них зачастую необходимым не считал. Ну, на иняз ходил исправно, потому что говорить на английском нужно уметь не со словарем, а с людьми, да и титечки у англичанки зачетные, жаль, за такие высокие оценки своих филей зачеты она не рисовала.

— Ну чё там, скоро он? Десятая пара сейчас или сто пятидесятая? Я ебал тут торчать.

— Вот и иди тогда, хули, — ответил Лёха, пихнув Макара в плечо. — Свой сон досмотришь. Там что-то было про стояки вроде бы.

— Слышь!

Скользя кроссовками по подтаявшему декабрьскому снегу, Макар, воображая себя Месси, ловкой проходочкой обогнул Лёху и влепил ему поджопник смачным финтом с ноги.

— Н-на! Видал? В девяточку.

— Пацаны, ну вы чего? — подал голос Тихий, отлипая от переписки со своей «заей». — Детский сад вчера кончали?

— Бля, Макар, хорош, больно!

— Больно, когда хер в жопе!

— У тебя, что ли? — заржал Лёха и вернул Макару сдачу кроссовком под колено. — О, гляди!

Пока они ждали Игоря, который обещал кальян и приставку с пивасом, потому что родаки свалили на неделю, на улице уже успело стемнеть. Столовка давно закрылась, а в «Обжорке» поблизости от универа вечером собирались чуркобесы, и торчать там особого желания не было ни у Лёхи, ни тем более у Макара. Поэтому они зависли на лавочке перед шестым корпусом химфака, где горел единственный исправный и не раздражающий своим миганием фонарь. Лёха показал в сторону пятого корпуса на приближающийся к ним силуэт в пальто.

— Ну давай, Макар, спорим, продинамит?

— На чё спорим?

— На желание, как на чё.

— Лёх, я же выиграю. Не ссышь? Я тебе нажелаю — охренеешь.

— Ага, посмотрим.

Девушка шла уже совсем недалеко, старательно отводя взгляд от мутной компании. Хотя Макар, на минуточку, недостатка в женском внимании никогда не испытывал, как и неуверенности в своем феерическом очаровании. Спасибо мамке, поколдовала над патлами. Шесть часов в парикмахерском кресле плюс квадратная жопа и вуаля — бэдбой с идеальным пепельным блондом, в набитых рукавах с наглядной живописью собственной жизни и в кожанке не по сезону, словно из влажных бабьих мечт, готов был сожрать любое сердце в прожарке медиум. Точнее, сначала прожарить как следует, а потом сожрать.

— Девушка! — бодро начал Макар, улыбаясь, как учила его жизнь в старших классах. — А ваши родители, случайно, не химики?

— Нет, — смутилась девушка, качая головой и пряча легкий румянец.

— Тогда откуда у меня на вас такая бурная реакция?

Пацаны на лавочке заржали, и девушка ускорила шаг, но Макар, не отставая, поплелся за ней.

— Ну, девушка! Стой, стой, лапа, ну куда ты?..

— У меня парень есть! — чуть громче, словно оправдываясь, бросила она, удаляясь.

— Чё, дед Макар, улыбок тебе.

— Я те сейчас улыбку сделаю с промежутками.

— Да ладно, подумаешь, проиграл желание, с кем не бывает! — Лёха явно выглядел довольным и коварным.

Макар плюхнулся на лавку рядом с Тихим, заглянул к нему в открытое окно переписки в сине-белой и поморщился от пестроты сердечек и смайликов.

— Тихий, ну ты ваще, романтик, блин! Смотри, Лёх, там уже баклажаны в ход пошли!

— Отвали, Макар! Лёх, загадай ему желание, чтобы он заткнулся.

Лёха стоял к ним спиной, хлопая руками перед собой и всматриваясь куда-то в сторону окон шестого корпуса, одиноко горящих в фиолетовых сумерках.

— Ка-ароче! — протянул он наконец, оборачиваясь. — Следующего пациента, кто пойдет мимо нас, ты должен поцеловать.

— Охренел?

— А то. Имею право.

— А если дед пойдет?

— Ну чё поделать, поцелуешь его… Прямо в деда.

— Фу, Лёх, это уже перебор, давай другое.

— Твой тридцатидюймовый моноблок на месяц и стрижку в салоне у теть Марины.

— Бля.

Если на стрижку Макар уломал бы мамку без базара, то вот с компом на целый месяц расставаться особо не горел. Тем более там были кое-какие секретные папки, которые не для Лёхиных глаз месяцами — и даже годами — наполнялись.

— Ладно, куда целовать-то, скажи? Было бы кого.

— А вон как раз кто-то с шестого чешет, гляди.

— Нет, ты не Хайзенберг — слишком просто. Ты теперь Большой Вэл, — проговорил Антон, закручивая бутыль. — А глюкоза зачем?

— Для улучшения вкусовых качеств.

Спирт Валик разводил впервые — он и водки-то не пил — и отнесся к процессу со всей серьезностью, отыскав таблицу Фертмана. Когда спирт влили в очищенную и охлажденную воду, когда Калмык, затаив дыхание, размешал божественный нектар и Антон достал мерные стаканчики, за окнами было уже темно.

— Это не опасно? — поинтересовалась Раиса, и по лицу Антона снова стало видно, как она теряет первые позиции в его личном списке сосочек-писечек.

— Это же не метил, — сказал Валик, рассматривая жидкость на свет, затем взболтал ее и убедился, что осадка нет.

— Как слеза младенца! — заметил оживший Слава, а Дима, протянув руку за стаканчиком, произнес:

— Ну, за науку!

Выпили. Закусывать было нечем, кроме глюкозы, потому обошлись обычным матом и занюхиванием рукавов халатов. Антон, заметив, что Валик только на язык попробовал свое творение, подскочил, весь такой воодушевленный, и обхватил пальцами руку Валика, поднимая ее вместе со стаканом.

— Я не пью! — возмутился Валик, расплескивая «слезу» на стол, но Антон взревел чайкой:

— Ты что, очкуешь, профессор? Нас отравить хочешь, а сам?..

Вторая пошла легче, как по маслу, тем более на голодный желудок — а ведь мама ждала к ужину, а там котлетки, суп с фрикадельками… Валик удивился, как быстро все мысли из него выдуло и сделалось так смешно и красочно, как в ебучих мультфильмах про фей и сказочных принцесс. А затем Калмык позвал Раю на танец, хотя никакой музыки не было, дотанцевал ее до кушетки, и они прилегли отдохнуть. Дима потом сказал, что они там умудрились сосаться, но Рая этот факт отрицала. Дима уронил голову на сложенные руки, Слава разливал «слезу» уже на троих, поскольку Маша сказала, что ей хватит, а Антон заявил, что Большой Вэл должен закрепить свое прозвище боевым крещением.

— Что. Ты. Несешь? — четко выговаривая, чтобы не сбиться, каждое слово, поинтересовался Валик.

— Нужно сделать то, что никогда бы не сделал! — ткнул в него пальцем Антон.

— Разрушить границы, — подсказала Маша.

— Да! — обрадовался ее сообразительности Антон. — Пройти обряд инциани… инициниализации. Или ты не мужик, Валя, а так, хуй лабола… раторный?

Валик помотал головой, отрицая, что он хуй, хотя как раз таки именно с помощью последнего он, как решили, должен был доказать, что мужик. У Маши было одолжено пальто, у Раи — шарф, и Валик, сразу протрезвевший на стаканчик, вышел с заднего хода корпуса, придерживая на груди и животе незастегнутое пальто и пряча нос в шарф. Очки он, чтобы совсем не спалиться в случае чего, отдал шедшему рядом Антону.