Франсуаза Бурден - Нежность Аксель
Она замолкла, ощутив неловкость: слишком уж разболталась!
— Вы с Бенедиктом, — констатировала Кэтлин, — и впрямь тронутые. Вы оба — отколовшаяся ветвь нашей семьи.
— Да нет же, совсем наоборот! Начиная с Гаса, страстью к лошадям отличались все Монтгомери, и только Джервис считает их экзотическими животными. Похоже, ты вся в него.
Кэтлин последний раз затянулась и соизволила улыбнуться.
— Отлично, ты выиграла! Но получается, я имею право не походить на вас.
— Однако в Англии…
— Да-да, считается, что мы обожаем поло, бег, прыжки и — поскольку это запрещено — охоту на лис. И действительно, лошади у нас повсюду! Кстати, это весьма изящный способ зарабатывать на жизнь… Я с удовольствием буду рассказывать о том, что мой дядя тренирует чистокровных лошадей и что мой отец их разводит, но ты не заставишь меня полюбить этих животных. Что касается утверждения, будто ты смеешься над морщинами, то это самая большая глупость, которую я только могла услышать. Ни одна женщина не может так думать, ни одна, даже ты. Когда ты влюбишься, то будешь совсем по-другому смотреть на это.
При последних словах голос ее стал жестче, и Аксель это заметила.
— Хорошо, — легко подхватила она, — чтобы сменить тему, поговорим о любви. Ты упрекаешь меня в том, что я нечасто бываю в обществе мужчин, но ты-то сама, Кэт? Я все жду дня, когда стану подружкой невесты на твоей свадьбе!
— Это будет не завтра, хотя мне и жаль разочаровывать тебя, — едко отпарировала кузина.
До сих пор она весело шутила по этому поводу, почему же не настроена говорить сегодня? Решив не настаивать, Аксель бросила взгляд на часы. Кэтлин тут же схватила ее за руку.
— Нет, дорогая, тебе не удастся улизнуть, ты поужинаешь со мной. Я приглашаю тебя на прогулочный катер. Согласна?
— Согласна, — вздохнула Аксель.
Кэтлин способна настаивать на своем битый час, поэтому лучше уж уступить сразу!
К тому же в Аксель проснулось любопытство. Она заметила, что кузина нервничает, и хотела знать причину. Вдобавок у нее появилась бы возможность поговорить о Дугласе. После неудавшегося ужина в «Тастевене» она не переставала думать о нем, искала решение и не находила его. Если бы ей удалось привлечь Кэтлин на свою сторону, это был бы весомый союзник, чтобы одолеть Бенедикта.
— Ты не придумала ничего менее посещаемого туристами, чем прогулочный катер? — только и сказала она. — Я знаю настоящие рестораны. Можно пойти туда, и ты их для себя откроешь.
— Замечательно! Сейчас переоденусь…
Кэтлин направилась к гостинице, и Аксель пришлось ускорить шаг, чтобы ее догнать. Кэтлин бесполезно было говорить, что она одета безупречно: коль уж она вознамерилась сменить платье, ничто не помешает ей сделать это.
* * *Утром первого июня лил дождь, но после обеда засияло солнце. Идеальные погодные условия, чтобы площадки ипподрома стали податливыми, как бархат. Аксель очень надеялась на завтрашние состязания, в которых должен был участвовать Макассар, вот почему в конце дня, во время обхода конюшни, зашла в стойло, чтобы приласкать его. Конь выглядел превосходно, взгляд его был живым, под лоснящейся шерстью четко обрисовывались мускулы. Как всегда спокойный, он сжевал морковку, которую протянула ему Аксель, а потом уперся в нее лбом в знак доверия.
После того как перевели часы, вечера стали длиннее; скоро наступит ночь святого Иоанна, самая короткая в году. Хотя еще не совсем стемнело, в половине девятого Аксель отправилась спать, утомленная двумя ужинами подряд с Кэтлин — вчера и позавчера. Отбывшая утром в Лондон кузина поведала ей совсем немногое: что обаяние некоторых мужчин обманчиво и что им нельзя доверять. В ее жизни любовь выглядела усложненной и хаотичной, а последний роман длился всего два месяца. Вопреки советам, которые давала другим, Кэтлин ни к кому не привязывалась и ко всему относилась подозрительно.
«Сорок — ужасный возраст», — неоднократно повторяла она. Однако Кэтлин действительно прекрасно выглядела и по-прежнему отмечала, что ее провожают восхищенными или завистливыми взглядами всюду, где бы она ни появилась. Рядом с ней Аксель чувствовала себя девчонкой, неотесанной и безвкусно одетой. Но как бы там ни было, она была по-своему хороша.
В этот вечер Констан вышел из кухни, где делал генеральную уборку, в одиннадцать часов. В духовке стоял пирог к завтраку, и Констан решил пока выкурить сигару на свежем воздухе. Он часто последним отправлялся спать. Его отец и Аксель ложились рано, обычно утомленные слишком насыщенным днем, ведь они жили в постоянном напряжении. Констан был куда более благодушен. Он никогда не действовал под влиянием импульса, не приходил в ярость, поэтому ему и спать нужно было меньше.
Жизнь при конюшне его удовлетворяла. С того дня, когда отец назначил его первым конюхом, он расцвел. Он присматривал за учениками, как старший, да и лошади были его друзьями, хотя он и отказывался садиться верхом.
Констан смущался оттого, что понимал, насколько он отличается от остальных Монтгомери. Еще когда он был ребенком, одноклассники смеялись над ним и не упускали случая придраться, и если бы не заступничество старшего брата, Норбера, он был бы мучеником. Ему тыкали в спину пальцем, смеялись над тем, как он ходил. Даже если Констан был прилежен на уроках, оценки все равно были ужасными, и, вопреки всем стараниям, никто не хотел с ним дружить. Норбер, которого он постоянно теребил, требуя объяснить такое непонятное отторжение, в конце концов невнятно пояснил: «Ты не такой, как все, и это их достает».
Всякий раз Констан, вспоминая эти слова, и особенно ласковую улыбку, с которой они были сказаны, готов был заплакать.
После исчезновения Норбера Констану катастрофически его не хватало, он постоянно с тоской думал о брате. Единственным его утешением стала забота об Аксель и Дугласе, и он старался сделать для них все, что только мог. В память о брате он готов был опекать их до самой смерти.
Он докурил сигару и, старательно завернув окурок, положил его в карман. Затем спустился по ступенькам с крыльца, решив в последний раз обойти конюшню. Пройдя вдоль двух рядов стойл и не заметив ничего подозрительного, он повернул в сторону террасы за квадратной башней. Он очень любил пройтись там летним вечером, наслаждаясь пением ночных птиц и шумом близкого леса. Да, жизнь ему решительно нравилась. У него была своя роль при отце и племяннице, совсем скромная, но он догадывался, что никто другой не доверит ему даже самой простой работы. В другом месте ему нужно было бы противостоять обществу, снова переносить насмешки, а здесь его никто не обижал.
