Елена Нестерина - Женщина-трансформер
Когда мать с мужем удалились наконец восвояси, Глеб хотел извиняться. Но какими словами – не знал. За что мне было его извинять?
– Всё нормально, – сказала я Глебу.
Хороший он, милый человек. Я смотрела на него – и душа наполнялась какой-то простой и ясной радостью. «Дай Бог тебе невесту хорошую!» – подумала я про него. И предложила укладываться спать.
Спать. Да, улеглись мы спать. Глеб уснул – тихим бесхрапным своим сном. Как умеют спать, наверное, только такие вот юные люди. И наверное, любимые мужчины. Потому что все мои мужчины нелюбимые храпели. Может, в этом самом храпе есть что-то знаковое? Это показатель или моя фобия? Не важно. Не знаю…
Мне, в отличие от маленького Глеба, уснуть не удалось. Наверное, кто о чём – вшивый о бане, а одинокие женщины о физиологии, но ощущение у меня было такое: счастливый непрекращающийся оргазм мозга. Так, наверное, чувствовали бы себя Гитлер и его друзья, если бы им удалось перебить ВСЕХ евреев, цыган и славян; то же самое ощущал бы Александр Македонский, если бы сумел покорить ВЕСЬ мир.
Передо мной был тоже мир – и тоже ВЕСЬ! Жизнь моя казалась теперь настолько осмысленной и прекрасной, что хотелось… Да, хотелось немедленно снова полетать! Я даже вскакивала два раза со своего лежбища и бросалась к двери, но Глеб оба раза просыпался. Перед ним мне почему-то было неудобно, я возвращалась на место. И ждала утра.
Оно наступило. И я принялась собираться.
Когда Глеб вернулся с коровника, я сообщила ему, что уезжаю в Москву. И попросила у него денег на билет.
У Глеба был замечательный характер. И какая-то стальная выдержка. Потому что этого он, видимо, ожидал меньше всего. Жила-жила, а тут вдруг – нате.
– Я знаю, это из-за моей матери… – начал он. Но, умница такая, сам понял, что всё не так. При моём-то спокойном цинизме, разыгравшемся совсем недавно, возмущение какой-то тётеньки волновало меня и пугало уже мало.
В Москву мне было очень надо. И я торопила Глеба. Обещала вернуться – и расплатиться.
Глеб не стал возражать. Да и с моим нынешним напором попробуй повозражай. Зато он быстро запряг своего коня Бека в телегу – чтобы везти меня к автобусу.
И стоял теперь на дороге, ожидая. Вожжи в его руках подрагивали.
– Погоди, – сказала я Глебу. – Можно я разок, на прощанье?
Я забралась на телегу и уже почти профессионально грянулась с неё на землю. Облетела ферму, покружила над лесом и полем, вернулась к Глебу, села рядом.
– Ну я это… И правда не могу поверить, что это ты. – Шок действительно не оставлял мальчишку.
– Да я… – я улыбнулась. – Глеб, обними меня.
Он обнял. Осторожно, за шею. Я подняла крылья, накрыла ими Глеба, прижалась к нему. От меня по-прежнему пахло смесью воды Oxygene и церковного кадильника. Я вдохнула этот запах с неослабевающим удовольствием.
Глеб погладил мои перья. А я его поцеловала. Он был очень хороший, этот юный Глеб с коровьей фермы. Друг лошадей, рогатого скота и меня.
– Хорошо, что ты есть на самом деле! – прошептал Глеб и обнял меня – теперь уже за то место, где раньше была талия. – Я никому, я никогда… Никогда про тебя никому не скажу!
Поцеловать меня он не решался. Всё-таки хоть и чудесная женщина – с крыльями и перьями, а лицо-то всё то же. Взрослое. Глеб знал меру.
– Да никто и не поверит, Глеб! – улыбнулась я.
– Ну… – неопределённо хмыкнул он.
Я стартовала с телеги в небо.
– Поехали! – весело крикнула Глебу с высоты. – Я долечу до куда скажешь – чтобы недалеко от автобусной остановки, но никто не видел. Там обернусь и переоденусь!
– Хорошо!
Мы мчались с Глебом наперегонки. Он гнал Бека по раздрыганной дороге. Я уверенно вырвалась вперёд – моя-то воздушная трасса была идеально ровной!
– Гле-е-еб! – радостно кричала я.
Он тоже весело кричал мне и махал рукой. Светило спокойно – нежное осеннее солнце, радость мира сконцентрировалась в нас: во мне и добром мальчишке. Что, что ещё могло быть лучше на этом свете?
Ага, показалась трасса. Пора было принимать человеческий облик. Глеб подъехал к кустам и остановил Бека. Бамс! – а вот и я!
Глеб отвернулся, я быстренько натянула на себя незамысловатое барахлишко.
– Можно!
Глеб подошёл ко мне. Да уж, это он и в армии не забудет. Я улыбалась Глебу, а он дружескими руками всё на мне потрогал – и плечи, и спину, и ноги.
– Это ты правда всегда такая будешь: то так, то эдак?
– Да, Глеб. Очень на это надеюсь, – честно призналась я.
Наверное, он тоже хотел быть оборотнем – поэтому продолжать говорить о том, что это я одна такая особенная, я не стала.
Показался автобус. Глеб протянул мне пачечку купюр, сложенных пополам.
– Спасибо, – просто сказала я. Как по-другому выразить свою благодарность, мне пока не приходило в голову. Она, эта благодарность – за всё-всё то, что этот замечательный парень для меня сделал, была так велика, что… Что я должна была придумать что-то очень хорошее. – Я всё верну тебе, Глеб.
– Приезжай.
– Приеду.
– Спасибо.
Вбежав в маленький раздолбанный автобус, я пробралась к окошку, прилипла к стеклу.
Глеб, дурачок, погнался за автобусом. Бекеша старался, телега вихлялась и подпрыгивала. Глеб долго не отставал, правой рукой держал вожжи, а левой махал мне. Махал так отчаянно и обречённо, что было понятно – он не верит, что когда-нибудь ещё увидит меня.
Но увидит – это я точно знала. Не тот я человек, чтобы не отдавать долги.
Я ехала в автобусе – обычная женщина, зажатая в самый угол сиденья тоже обычной, но очень габаритной женщиной. И никто ни в жисть бы не заподозрил, что я… А что я? Кто я?
За окном проплыла нарядная церковь с блестящими куполами. Может, я ангел особой модификации? Сходить к батюшке-попу на приём, показаться?.. Ой, боюсь-боюсь. Схватят они меня, как пить дать, схватят, потащат на какое-нибудь опознание и освидетельствование. И замучают. Будут доказывать, что меня нет и быть не может – а наверняка окажется, что я для них продукт нелицензионный. И что – сожгут, как Жанну дАрк? Или много чести? Просто засадят в какой-нибудь тёмный подвал и втихаря заморят.
Может, кстати, меня в списках живых людей уже и не значится? Нет, ну как не значится – если меня даже милиция искать начала, если я по телефону с рядом людей разговаривала, в том числе с собственной мамой. И все они признали, что я – это я. Ангел, тоже мне…
А вот она и Москва – с высоты полёта мухи-дрозофилы. Теперь я смотрела на неё по-другому. Потому что помнила её иной. Москва мне всё равно нравилась. И ничего в ней совершенно не изменилось. Разве что я – женщина в мальчуковом спортивном костюме и драных дерматиновых кроссовках на восемь размеров больше, чем надо, была несколько удивительна. Хотя – в толпе меня никто не знал. Без документов, правда, могло бы быть проблематично. Но я, к счастью, не привлекла ничьего внимания, вошла в сетевой магазин, купила себе одежду, тут же в неё нарядилась – и поехала к Анжелке на работу.
