Дмитрий Герасимов - Последняя репродукция
Елена обхватила ладонями голову Лосева:
– Прошу тебя, любимый! Умоляю! Не предпринимай ничего! Прошу тебя! Давай уедем! – Она вдруг замерла, словно просветленная внезапной идеей. – Давай уедем к твоему отцу! В Николаевск! В твой родной город, где у тебя все было хорошо и спокойно. Художники, оформители, дизайнеры везде нужны. А нет – так барменом опять устроишься. Я готова официанткой быть – лишь бы рядом с тобой. Уедем, Федор!
* * *Летнее кафе «Горизонт» располагалось прямо во дворе дома, в котором Лосев снимал квартиру. В будние дни оно чаще всего пустовало, и даже в обеденное время посетители занимали едва ли третью часть выставленных на улицу столиков. Здесь готовили люля-кебаб и жареных цыплят, о чем жители дома имели возможность догадываться по запаху, вливавшемуся в распахнутые окна и оседавшему на подоконниках и диванах. С наступлением сумерек чесночно-цыплячий дух обильно смешивался с сигаретным дымом, и этот коктейль путался в квартирных занавесках уже до утра.
Зимой столики уносили в помещение, и «Горизонт» превращался в «коктейль-бар». Из всего разнообразия горячительных смесей местное население на протяжении многих лет выбирало привычное «водку с пивом». У лобнинцев постарше еще был жив в памяти прежний «Горизонт» – конца семидесятых – начала восьмидесятых, когда здесь размещалось сначала молодежное кафе с варениками, а потом пивной бар-«автопоилка». С утра до позднего вечера в «Горизонте» простаивали пенсионеры, студенты и «лица без определенных занятий», забаррикадировавшись от внешнего мира стеной пенных кружек. Когда в Лобнинске, как и во всей стране, стало тяжело с пивом (и с водкой тоже), к «Горизонту» выстраивалась длиннющая очередь.
– Чего дают? – интересовались взволнованные домохозяйки. – За чем очередь?
– Очередь, мамаша, до самого «Горизонта», – острили любители пива.
К пивным автоматам (в просторечии – «автопоилкам») продирались с боем. Торопливо бросали в щель скользкие монетки. 15 копеек – половина кружки пахучего «Ячменного колоса», еще 15 копеек – и кружка выворачивалась наружу густой и плотной пеной с лиловыми разводами. У автоматов набирали сразу по семь – десять кружек и несли их в охапке, прижимая к себе, как букет тюльпанов, к отвоеванным пространствам на переполненных столиках.
У самого окна находился отдельный стол, за которым собиралась особая каста «блатных». «Откинувшиеся» с зоны мужики не спеша потягивали пивко за игрой в «сику» или в «очко». Компанию им составляли сонные дамы с заплывшими глазами и засохшей блевотиной на вязаных кофточках. Время от времени «блатные» наводили в баре «порядок». Среди любителей кислого пива непременно попадался какой-нибудь либерал-бунтарь с самиздатовским Алешковским в руке или непризнанный поэт-авангардист, пробующий местную аудиторию на прочность строки. Они всегда первыми принимали удар. Спустя минуту в «Горизонте» уже было не разобрать, где диссидент-разночинец, а где мастеровой после станковой смены. Разлетались и падали тела и кружки. Осколки стекла торчали из пенно-кровавых лужиц, а среди этой разухабистой молотильни азартно ползала по полу тетя Рая, спешно подбирая рассыпанные кем-то монетки.
В конце восьмидесятых на месте пивной забегаловки открылось первое в Лобнинске кооперативное кафе с прежним названием. Кто был хозяином нового заведения, лобнинцы уже не могли припомнить. Зато многое слышали о его сыне. Молодой человек, «отмазанный» родителем от армии, помогал отцу тем, что еженощно сколачивал постоянную клиентуру нового «Горизонта». Сначала частыми гостями здесь были куртуазные маньеристы. Они громко пили портвейн и кричали невнятные стихи, создавая очередные проблемы жильцам многострадального дома, одуревшим еще от старого «Горизонта». Затем под крышей заведения стала кучковаться «золотая молодежь». Вчерашние фарцовщики и валютчики родили на свет лоточников и «менял». Дети кооператоров подъезжали к модному кафе на сияющих «пятерках» и «восьмерках» к полудню и пили вермут с соком до самого вечера, листая журналы и веселя накрашенных десятиклассниц.
В один из таких вечеров в кафе появился странный парень со шрамом над бровью. Он слушал маньеристов, рассматривал ломающихся в танце десятиклассниц и молча пил водку в полном одиночестве. Позже газеты описывали происшедшее по-разному. В одних говорилось, что парень первым начал задирать поэтов и мажоров, в других – что кто-то из «золотых», увидев орденские колодки на рубашке молодого человека, затеял с ним спор о внешней политике СССР. Так или иначе, но парень со шрамом стал зачинщиком драки, «в ходе которой», как сообщалось, «нанес тяжкие телесные повреждения» тому самому сыну владельца кафе.
«Афганца» очень быстро судили и дали три года.
«Конфликт одного поколения», как его назвали журналисты, взбудоражил весь город. «Горизонт» осаждали пикетчики с призывом кооператору убираться вон вместе с сынком и не позорить Лобнинск. Кафе стремительно несло убытки, и хозяин перестал платить бандитам. Те после недолгих раздумий облили «Горизонт» бензином и подожгли. Кафе полыхало несколько часов кряду, под радостные возгласы толпы и отчаянный рев жителей дома, задыхающихся в черных клубах дыма. А первый лобнинский кооператор спешно эмигрировал в США с румяной женой и неунывающим сыном.
Сегодняшний «Горизонт» – кажется, пятый по счету – формально принадлежал племяннику начальника УВД области. На деле им руководил некто господин Сафаров, вот уже пятый год сводивший с ума жильцов лосевского дома запахами люля-кебаб и жареных цыплят.
Федор осторожно спустился во двор, чувствуя, как время от времени на него накатывает слабость и дурнота, и присел за крайний столик полупустого кафе. Он попросил чай с лимоном и долго сидел, помешивая ложечкой в чашке, изредка поднимая голову и обводя глазами редких посетителей.
Наконец к столику подошел русоволосый мужчина лет тридцати с небольшим, в белоснежной тенниске, джинсах и с папкой под мышкой. Он скользнул взглядом по шапочке из бинтовых повязок на голове Федора и уточнил на всякий случай:
– Вы Лосев?
Федор приподнялся для рукопожатия:
– Да. А вы Гаев? Извините, что пришлось перенести встречу сюда – я никуда ехать не в силах.
Следователь никак не отреагировал на извинение, попросил у подошедшего официанта кофе и сел напротив Лосева, положив папку на середину стола.
Федор придвинул к себе чашку и продолжил:
– Не знаю, зачем я понадобился вам, но вы мне очень нужны, и мое дело не терпит отлагательств. Это касается убийства Камолова – фотографа, который…
