Светлана Демидова - Отдай мне мужа!
– Послушайте! Это говорит Боб, бармен из «Оскара». Я звоню по поводу жены Германа Михайловича. Она в ужасном состоянии, нужно немедленно приехать за ней!
Поскольку я не отвечал, он с напором продолжил:
– Вы знаете наш ресторан?
– Нет, – отозвался я.
– Поворот на Морской проспект от «Жемчужной долины», где светофор, знаете?
– Представляю. Я только что проезжал мимо.
– Ресторан прямо напротив светофора. Увидите наши огни! Только поторопитесь! – И назвавшийся Бобом поспешно отключился.
Я застыл с телефонной трубкой в руке. Что все это значило? Жена Панкина в ужасном состоянии… Получается, она знает о несчастье, приключившемся с ее мужем?.. Но тогда почему она в каком-то «Оскаре»? Что она делает в ресторане?
Все эти странности сводили с ума. Надо срочно брать себя в руки. Больше нет сил корить себя за то, что влип в историю, которая спровоцировала ту череду происшествий, которые никак не входили в программу моих персональных действий на сегодняшний вечер. Впрочем, любые наши планы в точности никогда не осуществляются. Мы обречены спотыкаться на каждом шагу, скользить на каждой банановой корке. Последствия любых наших попыток непредсказуемы, но плоды этой непредсказуемости мы пожинаем в полной мере. Единственное событие, из которого мы никогда не сможем извлечь опыта, – это смерть. Древние ассирийцы верили в бессмертие и в то, что душа умершего человека стережет его близких и оберегает его жилище. Здесь, в совершенно пустой квартире, я явственно ощущал чье-то присутствие – словно мертвый хозяин следил за мной, побуждал идти дальше, не отступать. Я чувствовал, я был почти уверен: помимо несчастного случая на перекрестке произошло еще что-то необычное, само по себе исключительное, а потому все же решился отыскать ресторан, рассказать все вдове, как бы ни было это мучительно, и… И все же отступить.
Уже издали, как и обещал бармен Боб, я увидел играющую огнями броскую вывеску «Оскар». Этот маленький ресторанчик на самой набережной тоже входил в комплекс «Жемчужная долина» и предлагал, вероятно, меню, соответствующее его адресу, и цены, соответствующие тому и другому. Перед входом была эффектно декорированная в духе английского садика площадка с подстриженными деревьями, ветви которых опутали сине-серебряные рождественские гирлянды.
Я вошел в полутемный зал. Тяжелые шелковые портьеры закрывали все окна, высокие стулья аккуратно стояли группами по два, по четыре, по шесть; многие столы пустовали, но накрыты к новогоднему ужину были все, и на каждом горели свечи. Ресторан ждал нашествия гостей, вероятно, ближе к полуночи.
С другой стороны от входа располагался бар. В бары такого рода деловые люди заходят выпить аперитив в полдень, а респектабельные – назначают здесь свидания. За стойкой я заметил чуть более приглаженную и причесанную разновидность Джонатана Свифта: пепельные взбитые локоны спускались до плеч, остроносое лицо – круглое, будто надутое. Одет он был во что-то среднее между сюртуком и камзолом, зеленое и блестящее. При ближайшем рассмотрении я заметил, что бармен молод и довольно упитан. Маленькая искусственная елочка с гирляндой из крохотных лампочек, стоявшая на стойке красного дерева, отбрасывала разноцветные отсветы на его лицо, что придавало ему зловещий, но вместе с тем уморительный вид.
– Это с вами я разговаривал из квартиры Панкина? – спросил его я.
– Да. – Бармен кивнул. – Ее надо забрать. Идемте.
Следуя за ним, я разглядел в колеблющемся свете свечей страстно целующуюся парочку, перед которой стояли высокие стаканы с чем-то ярко-синим. Однажды мне довелось попробовать такой напиток, он называется поэтично – блю-кюрасао.
В глубине зала на небольшом возвышении красовался раскрытый рояль, а позади него, привалившись к столику, сидела элегантная молодая женщина. Она подняла бледное лицо и уставилась на нас. Пожалуй, ей было около тридцати. Глаза, мрачные и мутные, тем не менее поразили меня: совершенно необыкновенные, миндалевидные, как у египетских сфинксов. Женщина была светлой шатенкой с тяжелым узлом волос на затылке, который, казалось, оттягивал ее голову назад. Она устроилась на мягком диванчике, не снимая норковой шубки. Она была пьяна, абсолютно пьяна и явно плохо осознавала происходящее вокруг. Ее взгляд, пустой и отсутствующий, напомнил мне остановившийся взгляд ее мертвого мужа.
– Она уже около часа в таком состоянии! – сообщил бармен.
– И что она пила?
– Виски со льдом. – В его интонации так и слышалось невысказанное: «идиот!» Видимо, в окружении Германа Панкина все знали, что его жена предпочитает виски. – Выцедила почти целую бутылку. Но могло быть и хуже.
Напустив на себя скорбный вид, он вытащил из кармана прозрачную пластиковую трубочку с таблетками и бесцеремонно сунул мне в ладонь. Я оторопело посмотрел на непроизвольно пугающий предмет. В полутемном помещении мне было не прочесть названия лекарства.
– Что это? – спросил я.
– Фенобарбитал. Если бы я не приглядывал за ней, то… – Боб посмотрел на меня так многозначительно, что я понял: с ним придется расплатиться за проявленную бдительность. – Надо сказать, она вела себя весьма странно… Я никогда не видел ее такой.
– Вы ее хорошо знаете?
– А как же! Она часто бывает здесь с мужем. Ее папаша – владелец ресторана. – И, словно спохватившись, бармен уточнил: – Был владельцем. Теперь «Оскар» отошел ей.
Молодая женщина попыталась встать, но у нее ничего не получилось, и она снова рухнула на диванчик. Юбка ее задралась, обнажив стройные ноги. Я с неохотой оторвал от них взгляд. Странно говорить такое про пьяную женщину, но она была очень красива. И казалась абсолютно беззащитной. В мужчинах, когда они рядом с такими женщинами, просыпается дух рыцарства: им хочется взять их под свое покровительство, совершить безрассудство.
Бармен Боб пустился в дальнейшие рассуждения. Теперь тон его стал патетически-театральным.
– Видите ли, сначала я подумал, что она кого-то ждет: она выглядела совершенно нормально. А потом она принялась пить…
Слушая Боба вполуха, я пытался прикинуть, могла ли женщина уже до моего прихода получить известие о смерти мужа. Теоретически, конечно, могла. Но если она после этого сидит здесь и накачивается виски вместо того, чтобы бежать в морг и рыдать на груди у покойного, значит, вся эта история еще драматичнее, чем я предполагал. Может быть, желание покончить с этой драмой и заставило молодого и благополучного с виду человека броситься под мою машину?
Боб между тем продолжал:
– Естественно, я не мог не присматривать за госпожой Евой! Мало ли что… Приходилось, между прочим, то и дело оставлять стойку! А я – материально ответственное лицо!