Жаркий приказ босса (СИ) - Саша Девятова
Выпитое шампанское бьёт в голову, но не может затмить жгучую ярость, которая клокочет внутри. Эта дурацкая ситуация, этот чёртов Росси со своей наглой ухмылкой... И она. Она стоит передо мной с таким видом, будто это я совершил нечто непростительное.
— Вы невозможный тип! — бросает она, и в её глазах читается настоящее негодование.
— Вы только сейчас это поняли? — мои губы сами растягиваются в расслабленной ухмылке. Алкоголь делает своё дело, притупляя острые углы, но не гася огонь ревности.
— Нет, поняла я это давно, просто сейчас вы ещё раз очень наглядно это продемонстрировали, — фыркает она отворачиваясь.
Чёрт возьми, да она действительно не понимает! Не понимает, что каждый её взгляд в сторону этого ухмыляющегося итальянца — как нож по коже.
— Да что вы говорите? — делаю шаг ближе, заставляя её отступить к стене. — Но заметьте, у моей невыносимости есть вполне объективные причины. Вы и Росси...
— Росси приглашал нас обоих! — выпаливает она, и в её голосе слышится искреннее возмущение. — Я просто не успела вам перевести!
Неужели? Неужели я действительно ошибся? Нет, я видел, как он на неё смотрел. Видел этот голодный взгляд.
— Невинного? — взрываюсь я, уже не в силах сдерживаться. — Вы считаете это предложение невинным?
— После того как мне пришлось делить с вами номер и единственную кровать, многие вещи уже не кажутся мне такими уж шокирующими!
Её слова бьют точно в цель. Да, этот проклятый общий номер... Эта кровать, рядом с которой я провёл бессонную ночь, слушая её дыхание...
— А то, что этот итальяшка вас всю просканировал своим липким взглядом, — говорю я, уже почти шипя, — и не постесняюсь предположить, что он хотел зайти куда глубже, чем просто прогулка... Вас это не смущает?
Хочется схватить её, встряхнуть за плечи, заставить понять. Неужели она действительно не видит, что этот улыбчивый мачо откровенно хочет её в постель?
— Вообще-то, я не собиралась соглашаться, — её голос становится ледяным. — Но теперь, после вашей истерики, возможно, передумаю.
Ледяная волна обжигает меня. Чёрт, я всё испортил. Сорвался, как мальчишка.
— Простите, Виктория, — говорю я, внезапно осознавая всю глубину своей ошибки.
Но она уже разворачивается и уходит, оставляя меня одного с пустыми бокалами и горьким осознанием: моя ревность только подтолкнула её к тому, от кого я так отчаянно пытался защитить.
глава 22
(Виктория)
Ноги несут меня сами, куда угодно, только подальше от этого блестящего, фальшивого ада. От своего босса, от его потенциальных партнёров, от всех людей, мне хочется побыть одной. Выхожу из зала, прохожу мимо удивлённого швейцара и оказываюсь на жарком полуденном зное. Воздух обжигает лёгкие и ещё сильнее подогревает жар, пылающий на щеках.
Ревнует?
Слово вертится в голове навязчивым, абсурдным ритмом, под которое неровно стучит сердце. Нет, не может быть. Павел Семёнович Демидов, мой начальник, человек из стали и льда, который на совещаниях дробит аргументы в пыль одним лишь взглядом. Он — ревнует? Меня? К какому-то случайному итальянцу, который увидел симпатичную девушку и тут же решил попробовать её заарканить?
Я закусываю губу, заворачивая вглубь сквера. Под ногами шуршат мелкие камешки насыпной дорожки. Лучи солнца сквозь кроны деревьев отбрасывают длинные, дрожащие тени, в которых так хорошо прятаться.
Демидов вёл себя как мальчишка. Сорванец с площадки. Эта мысль кажется ещё невероятнее первой. Он же образец контроля. Я никогда не видела, чтобы он повышал голос без расчёта, чтобы терял самообладание. А сегодня… Сегодня он громил всё вокруг со слепой яростью подростка, которому наступили на ногу. Из-за одного незначительного комплимента. Из-за взгляда.
Я опускаюсь на холодную скамейку, обнимая себя за плечи. В ушах ещё звенит его шёпот, грубый, обжигающий ухо: «Я не допускаю, чтобы моих сотрудников откровенно клеяли на моих глазах…»
«Клеяли». Какое ужасное, похабное слово. От него мурашки бегут по коже. Он действительно так думает? Что я готова броситься на шею первому встречному только потому, что тот улыбнулся и предложил прогулку на яхте?
Господи, а если бы он услышал все те комплименты, что сыпал синьор Росси! Павел Семёнович, наверное, просто взорвался бы на месте, как перегретый паровой котёл. Итальянец был щедр: восхищался моим цветом кожи, умением держаться, даже тембром голоса во время перевода. Это была просто светская игра, лёгкий флирт, не более того. Я и не думала… Я ведь даже не собиралась…
«Но теперь, после вашей истерики, возможно, передумаю».
Чёрт. Я сказала это сгоряча, чтобы ранить его в ответ, чтобы защититься от его несправедливых обвинений. Чтобы скрыть собственную растерянность. А теперь эта фраза висит в воздухе между нами, как объявление войны.
Закрываю глаза. Перед ними стоит он — с тёмными глазами, полными неподдельной ярости и… боли? Нет, мне показалось. Алкоголь и злость. Он пил шампанское один за другим, словно гася пожар внутри. А я стояла и смотрела, как рушится всё: переговоры, его репутация, хрупкое профессиональное равновесие между нами.
И этот жалкий, подобострастный лепет про «итальяшку»! Мне до сих пор стыдно. Я готова была провалиться сквозь землю. Как он мог? Руководитель его уровня!
Но потом он извинился. Резко, сдавленно, будто слова резали ему горло. «Простите, Виктория». И в его голосе не было ни начальника, ни того надменного циника. Был просто мужчина, который осознал, что натворил чушь.
Я вздыхаю и поднимаю голову, глядя на белоснежные стены отеля. Где-то там он сейчас. Пьёт очередной бокал? Ругает себя? Или уже всё забыл, отгородившись привычной маской безразличия?
А что, если это не ревность? Что, если это просто гипертрофированное чувство собственности? «Моя сотрудница, мой переводчик, никто не имеет права на неё даже смотреть». Как на дорогой аксессуар. Мысли путаются, кружатся в голове безумным хороводом.
Хорошо, что этот сквер такой тёмный и безлюдный. Здесь можно сидеть и пытаться отделить зёрна от плевел. От реальных фактов — от его безумного поведения, от моих собственных сбитых с толку чувств.
Но один вопрос сверлит настойчивее всех:
Неужели всё это только потому, что ему не всё равно?
Солнце проникает сквозь листву, отбрасывая на насыпные дорожки кружевные пятна света. Воздух густой и горячий, пахнет хвоей и нагретой смолой. Я сижу, запрокинув голову на спинку скамейки, и стараюсь ни о чём не думать. Пустота.
