Оттепель. Льдинкою растаю на губах - Ирина Лазаревна Муравьева
— В каком это смысле?
— В прямом. Его предложили мне, и я не отказался. Хочешь, дай мне по физиономии, хочешь, иди вторым оператором.
— Но ты же сволочь, Хрусталев, — тихо и удивленно сказала она. — Я ведь не знала, что ты сволочь.
— Теперь будешь знать.
— Теперь буду знать, — с тем же удивлением повторила она.
Глава 10
Он бы, наверное, все-таки сломался: запил бы, запершись в квартире, и пошли они все к черту! Но Марьяна сидела на лавочке у подъезда и ждала его. На ней было светло-синее платье с белым воротничком. Волосы она заплела просто в косу, перекинула ее через плечо. Увидела, что он идет, сразу встала. Она подбежала к нему. Хрусталев оторвал ее от земли и всем лицом уткнулся в ее шею. Опять на него пахнуло ландышами, и опять то же чувство чего-то уже свершившегося, важного и невыносимого счастливого охватило его.
— Прости, я звонила, звонила, звонила, — шептала она, — и не выдержала, приехала. Ну, я не могу без тебя.
— И я не могу.
— Мне кажется, я не могу даже больше. Я, знаешь? Совсем не могу.
В квартире было жарко, он забыл задвинуть шторы, и солнце, палившее весь день, раскалило кухню до того, что вода в чайнике была теплой.
— Ты ведь, наверное, голодный, да? — спросила она. — Ты хочешь поесть?
— Хочу только тебя, — прошептал Хрусталев. — И быстро. Как можно быстрее!
Она посмотрела на него с удивлением и какой-то поразившей его покорной готовностью, быстро сняла босоножки, расстегнула молнию на платье, которое сразу же упало к ее ногам, переступила через него и подошла, обняла, словно стремясь успокоить Хрусталева своим прикосновением, запахом, поцелуями, от которых он сразу же задохнулся.
В шесть часов утра он разбудил ее. Марьяна спала крепко-крепко, слегка улыбаясь во сне. Ее ярко-черные волосы блестели, как мех.
— Что? Надо вставать?
— Да, надо вставать. Очень быстро!
— Ты куда-то спешишь?
— Спешу запечатлеть тебя для вечности, — усмехнулся он. — Нельзя, чтобы твоя красота принадлежала мне одному. Это несправедливо. Волосы не заплетай. И знаешь? Пожалуй, и не умывайся. Да. Так будет лучше.
Неподалеку от его дома был маленький парк. День начинался, влажный, немного туманный, но солнце все же пробивалось сквозь облака, и нужно было успеть поймать этот хрупкий, как будто немного прищуренный свет.
— Встань вот к этому дереву, — строго сказал Хрусталев. — И обними его. Обними его так, как будто ты обнимаешь меня.
Она покорно подбежала к березе и прижалась к ней.
— А теперь удивись, что я не обнимаю тебя в ответ.
— Как это? — Она широко радостно сияющие раскрыла глаза, и они наполнились удивлением. — Почему ты не обнимаешь меня?
В эту секунду он и щелкнул фотоаппаратом.
— Вечером я покажу, что получилось.
Она вдруг огненно покраснела, до слез.
— Меня вечером пригласили в «Современник». Я обещала пойти.
— Кто тебя пригласил?
— Один молодой человек, он Санчин приятель.
— Ну, после спектакля увидимся, — сказал Хрусталев равнодушно. — Ты бабушке скажешь, что к Светке идешь, и я заберу тебя после спектакля. Сходи в «Современник». Все хвалят, сходи.
Мячин был человеком неожиданностей. В «Современник» он приехал на мопеде Улугбека Мазафарова. После спектакля попросил, чтобы Марьяна села сзади и как можно крепче обхватила его за талию. Представив себе, что сказал бы Хрусталев, увидев, как она мчится на мопеде, обхвативши обеими руками постороннего ей Мячина, Марьяна отрицательно покачала головой.
— Егор, я лучше на метро…
— Но я же должен вас проводить! А кто меня пустит с мопедом в метро?
Она осторожно опустилась на заднее сиденье.
— Крепче держитесь! Крепче! А то свалитесь! Ну, все! Завожу!
Они понеслись с такой скоростью, что ей не осталось ничего другого, как прижаться к нему изо всей силы и закрыть глаза от ужаса. Через двадцать минут бешеный мопед остановился у ее подъезда.
— Ну, здорово, правда? Чего вы молчите?
Марьяна стянула с головы газовую голубенькую косынку и прикрыла ею глаза.
— Марьяна! — восторженно и так громко, словно из-за этой косынки она могла не услышать его, заговорил Мячин. — Выходите за меня замуж! Этот мопед не мой, это мопед моего соседа по комнате, но после того, как вы за меня выйдете, я сразу куплю такой же мопед. Даю вам слово. И мы поедем с вами в Канны на фестиваль, в Венецию…
— На мопеде поедем?
— Да что вы смеетесь! На самолете полетим! Я вам такую жизнь устрою! А главное, я вас люблю.
— Егор. — Она испуганно улыбнулась. — Можно я вам что-то скажу? Или лучше знаете что? Я вам лучше погадаю. Вот дайте мне вашу левую руку.
— Я обе вам дам.
— Нет, обе не надо.
Она взяла его левую руку и принялась внимательно разглядывать ладонь.
— Я вижу такую хорошую жизнь! Прекрасную, длинную жизнь! Вы скоро встретите женщину, Егор, и она вас полюбит просто как сумасшедшая. И вы ее тоже.
Мячин вырвал свою руку.
— Но я не хочу никого, кроме вас!
Марьяна вдруг вспыхнула.
— Знаете что, Егор? Вы злоупотребляете моим терпением. Я вас никогда не полюблю и никогда не выйду за вас замуж.
— Это ваше последнее слово? — отрывисто спросил Мячин.
— Самое последнее.
— Но я вас люблю. Что мне делать без вас?
— Вы мне, кажется, надоели, Егор, с этой вашей любовью. Ну, так же нельзя!
Она глубоко вздохнула, посмотрела на него с укоризной и скрылась в подъезде. Мячин сел на мопед, закинул голову в небо и выпучил взгляд на луну.
— Сейчас вот помчусь что есть силы, — мстительно прошептал он. — Наверное, погибну. Конечно, погибну. Водить-то почти не умею.
Через несколько минут Марьяна выскользнула обратно на улицу и подбежала к телефонной будке.
— Прости, что так долго. Теперь я свободна.
— Ну, все. Выезжаю, — сказал Хрусталев.
Ночью, когда она спала на его плече и вздрагивающие мокрые ресницы еле заметно щекотали его ключицу, в дверь кто-то позвонил. Она испуганно подняла голову.
— Не бойся, — сказал Хрусталев. — Сейчас разберусь.
Завернулся в махровое китайское полотенце и прошлепал в коридор. Приоткрыл дверь. В щелочку немедленно просунулся бледный нос Егора Мячина.
— Впусти меня, Виктор! Меня девушка бросила!
— Впустить не могу. Я сейчас не один.
И в щелочку увидел, как Мячин медленно, отсчитывая каждую ступеньку, спускается вниз. Он вернулся в комнату. Марьяна сидела на кровати. Кожа ее прозрачно белела в полумраке. Он лег рядом, погладил ее по спине, по тоненьким ребрам, лопаткам, плечам.
— Чего ты боишься? — спросил он негромко.
Она обернулась к нему.
— Ничего не случилось?
— Да нет,
