Измена. Во власти конкурента (СИ) - Летинская Лита
— Решила прогуляться?
— Да. Но наверно зря.
Опасливо поворачиваюсь на лай и вижу их — две огромные черные махины, несущиеся во весь опор прямо на меня.
Ничего не имею против мелких тявкающих собачек, но эти монстры, единственная природная задача которых загонять и терзать жертву, мне не по душе. Пячусь назад и впечатываюсь в гранитную скалу груди Яра и сейчас она кажется мне самой надежной опорой и защитой.
Монстры подбегают ближе, встают в стойку, вытянув острые морды и хвосты.
Их хвосты меня особенно настораживают. Разве они не должны вилять при виде хозяина?
— Я не люблю собак, — шепчу так тихо, что наверно, меня не слышно, но Яр слышит.
— Не бойся они не обидят, вот, посмотри. — шепчет мне на ушко.
Подзывает собак.
— Свои! — строгий приказ.
Собаки водят острыми ушами и подбегают совсем уж близко.
— Это Дейл. Протяни ему руку.
Мотаю головой, ни за что на свете не протяну. Зажмуриваюсь, прижимаю руки к груди, сердце отчаянно колотится. Чувствую как Яр приобнимает меня одной рукой, осторожно отнимает мою правую руку от груди и протягивает вместе со своей вперед. Я приоткрываю один глаз. Если мою руку решит сожрать монстр, я хочу это увидеть первой, чтобы вовремя среагировать. Но вопреки моим ожиданиям собака с интересом, повиливая тонким, гладким хвостом, подбегает, тычется теплым влажным носом, обнюхивает и довольно отбегает, второму достаточно обнюхать мою штанину и он так же довольно убегает исследовать соседние кусты.
— А это Чип. Ну все, теперь они тебя знают и никогда не тронут. — его хриплый полушепот на ухо, разгоняет ожившие мурашки.
Я распахиваю глаза. Ни за что не признаюсь, что их закрывала!
— Я тоже в детстве боялся собак, — прозорливо сообщает Яр, — после того, как французский дог на соседней улице чуть не оттяпал мне лодыжку.
Охаю в испуге за того маленького мальчишку, оборачиваюсь в его руках в пол оборота, встречаясь с таким близким взглядом стальных глаз.
Не мог же он видеть мой момент слабости, стоя за спиной. Иначе почему завел этот разговор.
— К счастью пострадала только штанина. После этого случая я очень долго боялся собак и знаешь, что сделал мой отец?
— Что же?
— Он купил мне собаку, но выбрал на свой вкус — французского дога, а мне всегда нравились доберманы, как эти двое. Сильные, изящные, непримиримые, настойчивые, — он говорит про собак, а смотрит неотрывно на меня, его взгляд соскальзывает к моим губам.
И, кажется, его губы начинают неминуемо приближаться, сокращая без того ничтожное расстояние.
Понимаю это потому, что мой взгляд тоже прикипает к его губам. Его руки крепче стискивают меня, сжимая в объятиях, а взгляд становится темнее.
— Все утро мечтал об этом, — выдыхает хриплый голос, обжигая своим дыханием.
Только в последний момент Подставляю между нашими губами ладонь.
— Ты что творишь⁈ — шепчу в свои пальцы, мои глаза сейчас наверное как два блюдца. Его же напротив, веки приспущены.
— Хочу поцеловать эти сладкие, сочные уста. — его голос отдает вибрирующей хрипотцой в мою ладонь.
Облизываю губы, и в правду пытаясь понять, такие ли сладкие? Нет, как обычно, без присыпки и пудры, и даже помады на них нет!
Кажется, я крупно просчиталась в оценке отношения ко мне Яра. Нет тут никакого легкого флирта. Скорее недвусмысленное, прямое намерение. Желание.
— Не стоит, это точно будет лишним и все усложнит. — я отстраняюсь, высвобождаясь из ослабевших объятий Яра. — Не делай так больше.
— Как же? — игриво выгибает бровь.
— Вот так! Это все слишком!
— развожу руки, имея в виду не знакомь с собаками без предупреждения, а получается — не целуй и не обнимай. Хотя, и это тоже.
Я делаю осторожные шаги назад, а Яр наступает, крадущейся походкой, словно боясь спугнуть.
— Будь осторожна, здесь не только собаки водятся.
— Ты не успокаиваешь. — смотрю на него укоризненно.
Оглядываюсь на собак. Тех уже давно не видно, сбежали по своим собачьим делам.
Выступающий корень, спрятавшийся за опавшей листвой, делает подсечку, ведет меня вниз, я отчаянно взмахиваю руками, но ухватится здесь не за что.
Яр молниеносно подхватывает меня, притягивая в очередные крепкие объятия, утыкая себе в грудь.
И снова я во власти его парфюма и крепких сильных рук, надежных объятий, голова начинает кружится, готова дышать его ароматом, вдыхая и выдыхая терпкий, такой мужской запах.
— Я не кусаюсь в отличае от… — он не заканчивает мысль, потому что в этот момент заглядывает мне в лицо.
Мой взгляд мечется, как и моя душа, то к его губам, то изучая отросшую щетину, боясь подняться вверх к его потемневшему взгляду.
Ярослав недолго разглядывает меня, не делая попыток снова поцеловать.
— Везде искал тебя… — встряхивает головой, словно сбрасывая наваждение, — Пойдем, адвокат уже ждет. — выдыхает, и хрипотца никуда не исчезла из голоса. И взгляд все так же обжигает своей темнотой. Как это вообще возможно при столь светлом оттенке глаз?
Осторожно выпускает меня из объятий, боясь, что я снова упаду. Следую, по учтивому приглашению, за Ярославом в дом, изучая широкие плечи в белой рубашке. Размышляя, что он хотел сказать своей незаконченной фразой?
24
В кабинете нас ждет сухонький, крепенький мужчина в возрасте с цепким взглядом из под очков в тонкой оправе и хорошо сидящем на его фигуре костюме. Инги нигде нет. Иррационально это меня несказанно радует.
После выматывающей беседы с адвокатом прихожу к выводу, что документы мне забрать все же придется, а для этого нужно будет контактировать с Русланом.
Адвокат уходит. На пороге кабинета меня ловит Яр, разворачивает к себе, ласково касается подбородка, заставляя посмотреть на себя.
— Ты загрустила. — констатирует он. — Надеюсь не я этому причина?
Мотаю головой.
— Чувствую бессилие сделать что-то со своей жизнью, чтобы вернуть ей привычную понятность и стабильность. — со вздохом признаюсь, — Не могу помочь родителям вернутся на родину, не могу развестись беспрепятственно, оставить тяготеющие отношения, убедить мужа в его неправоте, вернуть детей…
— А тебе это нужно, убеждать его? — хрипловатый, вполголоса шепот Яра, как голос разума наталкивают на нужную мысль. Как ему удается перевести все в нужное русло. Мне же не удается даже совладать с разбушевавшимся эмоциями.
— Нет, уже точно нет, — грустно отмечаю. Мне действительно уже не важно, теперь я не чувствую себя причастной к семье, в которой жестоко обманулась. Я думала, что вывезу, что смогу примирить к себе отношение родственниц мужа, единственный кто принимал меня в той семье это свекр, который скончался от тяжелой болезни. После его смерти не осталось никого из родственников мужа принимающих меня. Муж жестко осаждал, одергивал мать, когда она высказывалась резко на мой счет, лишь в нем я чувствовала свой оплот, свою крепость и эта крепость безнадежно рухнула. Нет мне места рядом с Русланом, как бы сильно он не хотел оставить все как есть.
— Ты завтракала? Я — нет, поэтому идем разорять кухню. Там, кажется что-то вкусненькое оставалось со вчерашнего дня. Расскажешь мне, что стряслось с твоими родителями.
— Кажется, все мои вчерашние шедевры безнадежно испорчены и никто их так и не попробовал. — вспоминаю вчерашнюю стихийную стряпню.
— Почему же, я пробовал. — улыбается Яр и подмигивает. — Все очень вкусно. Думаю, в холодильнике еще что-то найдется.
Яра отвлекает срочный звонок, а я решаю не ждать его и прохожу на кухню, в надежде успеть приготовить что-нибудь пока он говорит по телефону. Но вопреки моим ожиданиям, кухня не пуста. На ней уже хозяйничает женщина в возрасте, что совсем не чувствуется в ее внешности, разве, что по немного старомодной, закрытой одежде, выдержанной строгостью и показной педантичностью, накрахмаленным, белым передничком и короткой стрижкой аккуратно уложенной в стиле боб.
