Я подарю тебе новую жизнь (СИ) - Кира Муромцева
И я широкими размашистыми шагами убираюсь из кухни не дожидаясь ответа. Останавливаюсь в прихожей, прикрываю глаза и сжимаю переносицу, пытаясь отрешиться и прийти в себя.
Мне хочется вернуться. До ужаса хочется вернуться и обнять её. И это невыносимо пугает. Так не должно быть. Я не должен даже думать об этом, но шальные мысли дикими скакунами врываются в сознание и бредят душу. Опять.
А затем я открываю глаза и первое, что вижу перед собой — это фотографии. Наши фотографии, которые так и остались висеть на стенах, словно и не было этих трёх абсолютно пустых лет.
Я смотрю на них, как на иконы. Разглядываю, будто вижу впервые, ощущая, как сердце в грудине кровит и стонет. Отчаянно стонет от боли.
Спешно ухожу прочь, тихо прикрывая двери за собой. Сбегаю по ступенькам игнорируя лифт и уже в машине, откинув голову на спинку сиденья, рычу сквозь сжатые зубы от той самой безысходности, которая, казалось бы, давно меня покинула. Да только стоило мне вновь оказаться в месте, где все начиналось, она вернулась грызть моё нутро по новой, еще отчаянье, чем было прежде. И как с этим совладать я не знал.
9.2. Яна
«Один день, прожитый без тебя
Будет похож на два точно таких же дня
Один день, прожитый без тебя
Кажется мне пустым листком календаря»
Татьяна Буланова — Один день
Яна
Кто мы друг другу теперь? Друзья? Враги? Родственники? Две заблудших души, два одиноких искалеченных сердца.
Да, теперь я могу признаться самой себе. Теперь, когда за ним вновь слишком тихо захлопнулась дверь в прихожей, признаться в том, что без него было в высшей степени паршиво. И сейчас, разглядывая белые швы на напольной плитке, цепляясь за них взглядом, как за спасательный круг, я думала о том, что закостеневшая боль, подобно спорам чумы жила во мне все это время. Жила и процветала. А стоило ему переступить порог нашего когда-то общего дома, как эта чума вскрылась, выбираясь наружу.
Он стоял слишком близко. И в то же время слишком далеко. Смотрел так, будто и вовсе пытался заглянуть в душу и говорил, говорил, говорил. Как же много и бессмысленно долго он говорил. А мне хотелось по-детски прижать ладошки к ушам, избавив себя от возможности слышать его голос, который умело забирался прямо под кожу, впитывался в мягкие ткани, всасывался в кровоток и разносился по всему организму, словно яд.
Чужие…Я так рьяно ему об этом говорила и так предательски не верила самой себе. Выплескивала всю свою боль и те мизерные крупицы ненависти, что копились во мне со дня нашего развода. Именно так. Жгучей и до безобразия гадкой ненависти, которую испытывала не только к нему, но и к самой себе.
— Я это…Всё уже, — оповещает Тимофей, возвращаясь в кухню-гостиную.
После ухода Сергей проходит самое меньшее несколько минут, а я продолжаю стоять у этой дурацкой кухонной мойки почти не дыша, не говоря уже о том, чтобы пошевелиться. И детский тихий и такой неуверенный голос, запускает неведомый во мне механизм. Я громко, полной грудью вдыхаю воздух и отмираю. Хлопаю глазами, как какая-то сломанная кукла, чьи механизмы давно устарели и выныриваю из своих мыслей, оставив их для более удобного времени.
Киваю, улыбаясь одними уголками губ и спешу занять ванную комнату, памятуя о данном мною обещании, заехать на работу, чтобы написать заявление на отпуск. Подставлять Инну после всего, что она сделала для меня и Тимки было бы свинством чистой воды.
Утренняя рутина с появлением ребенка превращается в квест, особенно когда имеющиеся вещи на этого самого ребенка или безбожно велики, или до катастрофического малы.
Выгрузив содержимое всех пакетов с вещами на диван, я то и дело отметаю совершенно неподходящие, оставляя лишь возможных претендентов, которых ждет очередное испытание примеркой.
— Может я в своих вещах пойду? — умоляюще интересуется Тимка, наблюдая за моими потугами.
В памяти невольно всплывают грязные драные лохмотья и меня передергивает.
— Нет, — категорически заявляю я, всовывая ребенку в руки штаны и джемпер. — Я их выбросила.
«Выброшу» — поправляет внутренний голос.
Понимаю, что врать некрасиво, более того, врать ребенку подло и гадко, но в нашей ситуации ложь явно была во благо.
Тимофей сдержанно кивает и шустро меняет пижаму на выданную мною одежду, но облачившись, то и дело пытается одернуть короткие рукава свитера или подтянуть сползающие штаны.
— Мда, — неловко тяну я, разглядывая ребенка и, присаживаясь на краешек дивана, виновато смотрю на него. — Мы обязательно купим тебе что-то другое. Только заедем быстренько ко мне на работу. Хорошо?
— Угу, — вздыхает Тимка. — А на ноги что?
— Ботинки нам не привезли, — недовольно замечаю я и, чтобы окончательно убедиться в этом, еще раз трясу пустыми целлофановыми пакетами в воздухе. — Придется доехать до магазина в старых.
Дальше дело ладится гораздо быстрее. Одев Тиму, я уделяю себе несколько минут, чтобы облачиться в удобную немнущуюся одежду и собрать волосы в пучок. И уже в машине, пристегнув ребенка на заднем сиденье, прогревая мотор, отмечаю, что справились мы всего лишь за час, что весьма неплохо для такой начинающей непутевой мамаши, как я.
В дороге мы почти молчим. Из магнитолы льется какая-то современная незамысловатая мелодия, Тима, затаившимся мышонком, наблюдает как за окно проплывают бульвары и проспекты, а я…А я ощущая какую-то нереальность момента, вместе с тем испытывая даже некое и вовсе немыслимое спокойствие. Будто всё идет правильно, своим чередом. Будто бы этот мальчонка и есть мой сын, которого я искала во снах. Мой второй сын…
— Когда я поеду к отцу? — нарушает молчание Тимофей.
— А ты хочешь к отцу? — я стараюсь не выдавать, насколько этот вопрос болезненно бьет по моим нервам. Лишь сжимаю крепче руль, натягивая на себя неживую улыбку.
— Не особо, — пожимает плечами Тимка и с деланым безразличием отворачивается обратно к окну.
Вздыхаю, понимая, что чистая одежда, пицца и оладьи на завтрак еще не повод мне доверять. Он все так же насторожен. Притихший в ожидании, что в любой момент мне надоест играть в благотворительность и я выброшу его обратно на улицу, как какого-то нашкодившего пса. Ожидает и вместе с тем жадно желает ошибиться. И отбросив в сторону свои эмоции, я вдруг ощущаю это так явно, что во что бы то ни стало хочу убедить его в обратном. Не словами, которые в нашем мире ничего уже не значат, а действиями.
— Приехали, — оповещаю, как только мы оказываемся
