Этюд в сиреневых тонах - Тиана Соланж

Я смотрела, как его тело содрогается в судорожном экстазе, а глаза закатываются от удовольствия. Кому тут было хорошо, и так понятно. Сквозь слезы видела, как он отстраняется, но вздохнуть с облегчением, что этот ад, под названием «первый раз» закончился, я не успела. Резко повернув меня на живот, что носом я уткнулась в подушку, он подтянул меня к себе и вошел снова. Я плакала, размазывая сопли и слезы по дорогой шелковой наволочке, и ненавидела себя и его. Себя, за то, что ожидала от него понимания и ласки, нежности, его — за эгоизм даже в таком деле. Наконец, я почувствовала его последние судорожные движения, и он отпустил меня, откатившись на другую половину кровати. А я, растерзанная и измученная, не могла даже сдвинуться, чувствуя, как все внутри просто пылает от боли. В груди медленно разрасталась корка льда, защищая и даря забвение.

— Класс, детка, — услышала я довольный хрип жениха, который тяжело дыша, лежал рядом, — я уж было стал сомневаться, что мне удастся стать твоим первым любовником. Думал, с такой подружкой, как твоя Крис, ты уже попробовала с кем-то. — С этими словами он опустил руку на мою голую ягодицу, заставив сильнее сжаться от ненависти и унижения. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу!!! — Ничего так, ты, горяченькая, тугая, — его голос сочился довольством, а я судорожно рыдала в подушку, хорошо, что в комнате темно, а всхлипы я старательно давила. — Сейчас немного отойдешь, а потом повторим. Я доставлю тебе максимум удовольствия, моя девочка.

Он навалился сверху, подгребая меня под себя, и его желание я чувствовала своим голым задом. Едва не содрогнувшись в рвотном спазме, я попыталась отстраниться, особенно, когда его язык коснулся моего ушка.

— Не ломайся, детка, ну было чуток больно, так всегда бывает в первый раз. Это от страха, поверь…

— Говоришь так, будто ежедневно лишаешь кого-то невинности, — на удивление мой голос прозвучал сухо и холодно. Я стала чувствовать, что внутри, будто, что-то обрывается, заставляя сердце биться медленнее и реже. Умереть бы… Я думала, он меня не услышит, как не слышал моей мольбы до этого.

— Да, нет…к-хм, конечно нет. Ребята… просто рассказывали, — я слышала в каждом его слове ложь. И почему я раньше не замечала этого? Смотрела на это… чудовище сквозь розовую вату его сладких слов.

— Понятно, — голос звучал после слез глухо и неестественно холодно, — почему ты не остановился, когда я просила?

Вес, давящий на меня, сразу исчез, а я — странно это! — почувствовала его раздражение и злость, хотя он говорил ровно:

— Детка, давай без этих слез и драмы, а? Что за обиды, если мы с тобой скоро поженимся? Ну, произошло бы это после свадьбы, и что? Подала бы на развод?

Я молчала, свернувшись калачиком на другой половине кровати, не особо заботясь о платье. Низ живота и внутренняя поверхность бедра горели огнем, мышцы, о которых я, оказалось, даже не подозревала — ныли, а на коже и… г-м, в том самом месте было мокро и липко от крови и его спермы. Меня едва снова не вывернуло наизнанку от осознания, что я могу… от него…

— Малыш, все хорошо, — Бахтияр снова попытался притянуть меня к себе, но я резко откинула его руки, завернувшись в содранное с кровати покрывало — слабая защита, но все же так я чувствовала себя, как в укрытии. — Блин, давай без истерик?! — кажется, жениха прорвало, а, может, вывело из себя мое молчание. — Чего ты ломаешься? Мы оба получили удовольствие, я потом научу тебя, как доставлять его мне. Нам же хорошо вдвоем! — жених, так и не дождавшись от меня похвалы, резко подскочил с кровати и направился в ванную.

Я снова уткнулась носом в подушку, приказывая себе не реветь. Внутри было… мерзко. Я все больше думала о том, что не хочу замуж. Ни за него, ни за какого другого мужчину. Все поголовно эгоисты, думающие о своем удовольствии. Невинность ему моя, оказывается, была нужна. Как спортивный интерес, не больше — первый или нет? Завтра же пойду к папе и скажу, что не стану женой Кильдеева-младшего, пусть хоть из дома выгонит и денег лишит, но за этого… я не пойду даже под дулом автомата. Надо будет, найду какого-нибудь студента, с которым сыграем «любовь» ко мне и мою «измену», а Кильдеевы пусть катятся ко всем чертям вместе с квартирой и ремонтом. И компанией заодно! Их сын практически изнасиловал меня, не слышал моих просьб остановиться, и если будет нужно, то мой отец узнает и об этом.

Я снова вжалась носом в подушку, старательно давя слезы. Не время, нужно как-то покинуть это… эту квартиру, но пока Бахтияр здесь, он не отпустит. Чего доброго, еще снова повторит все. Я накрылась с головой одеялом, поджав под себя ноги. Надо бы тоже сходить в душ, не убегать же в мятом платье? Да и успокоиться надо, обдумать все с холодной головой. Господи! Не дай мне пройти «это» снова! Нет! Никогда! А если… все-таки… ребенок? Тряхнула головой — рано пока об этом думать.

От подушки, и белья в целом, исходил странный чуть резковатый аромат. Он был мне знаком, но пока я лежала с заложенным от слез носом, то его не ощущала. Но сейчас, принюхавшись, пыталась вспомнить, где могла его услышать. Наверное, потому и заснула я быстро, даже не дождавшись жениха из душа. Лишь сквозь сон почувствовала, как он лег рядом, что матрас продавился под его весом, немного понаблюдал за мной, но обнимать, хвала Богу, не стал. Отвернулся в другую сторону.

Проснулась я по ощущениям далеко за полночь от заливистого храпа. Полежала, чуть сморщившись от тугой боли в животе, а затем осторожно встала, стараясь не разбудить спящее рядом «лихо» в лице будущего мужа. Одернула юбку, разглаживая мятые складки, и подумала, что теперь точно возненавижу платья. Искать трусики в темноте даже не пыталась, понимая, что промедление может обернуться тем самым повторением — с чувством и толком — к которому я точно не буду готова еще очень долгое время. Выскользнула из спальни, благодаря жениха, что он оставил включенными пару светильников в коридоре, схватила пальто и свою связку ключей, которую получила