Тун. Лето в розовом городе - Гай Маркос
– Они бы не справились с твоим характером. Выйдешь за другого, у вас будет два сына. Одного из них ждет трудная, но яркая жизнь. Он будет очень богат, но радости это не принесет ни ему, ни тебе.
– А если я не хочу?
– Инч?[33]
– Если я не хочу семью?
Старушка хмыкнула и отставила чашку:
– Расскажи об этом Богу!
Наира скрестила руки на груди:
– Обязательно!
Следующей на очереди была Рузанна. Мельком взглянув на кофейную гущу, Ано рассмеялась:
– Он здесь!
– Кто? – воскликнули все четверо.
– Твой жених на «И». Сидит в большом кресле и ждет тебя. Иди скорее домой!
Девушка обернулась к подругам.
– Что стоишь? Иди, тебе же сказали!
– Вы не обидитесь?
– Иди!
Рузанна порывисто обняла подруг и поцеловала женщину в морщинистую щеку.
– Спасибо вам!
Ее уход немного успокоил Ано, избавив от продолжения. Чудовищного и трагического. Двадцать вторая осень заберет ее единственного сына, а с ним и счастье.
Все это время Маник молчала, что лучше любых слов говорило о том, что она встревожена. Что, если вместо состоятельного мужа и беззаботной жизни за границей судьба приготовила ей совсем иное? Нужна ли ей такая правда? Девушка не заметила, как случилось, что чашка выпала из рук Ано. И лишь сама Ано знала, зачем она это сделала.
– Вай! – воскликнули обе.
– Все хорошо! Я все равно не хотела знать, что меня ждет.
– Я успела увидеть твой переезд. Чем дальше ты будешь от Ленинакана, тем лучше.
– Это точно! – рассмеялась Маник, про себя решив, что хрустальный шар тоже иногда ошибается – она никогда не жила в Ленинакане и не планировала.
Она услышала то, что хотела, и вдаваться в подробности не собиралась.
В тот же год, догадываясь о своей болезни и даже не пытаясь лечиться, Ано ушла, оставив мучительно долгую и очень непростую жизнь на земле. Она часто вспоминала молодых выпускниц, но так и не узнала, насколько точными оказались ее пророчества.
Глава 20
Тишина. Все вокруг замерло, и лишь стрелки на часах лениво преодолевали полуденную жару. Я вытерла пот с лица краем мятой футболки и прислушалась. Где все? Сейчас мне было просто необходимо избавиться от ужасного сна, растворить его в потоке чужой болтовни. Еще надеясь, я обошла все комнаты. Ушли!
Ноги сами привели меня в ванную. Прилипшая к телу футболка тут же полетела на пол. Бабушка говорила, что вода уносит все кошмары. Я повернула кран и под монотонный шум воды начала говорить. Я поведала воде обо всем, что мне приснилось, стараясь не упустить ни малейшей детали. Чудо или нет, но мне действительно стало легче. Пар вырвался из ванной, добавив торжественности моему выходу. В махровом полотенце, как в римской тоге, я прошествовала по коридору поступью античной богини.
– Мариам!
Голос раздался где-то сзади, из кухни. Я взвизгнула от испуга. Тигран!
– Прости, не хотел тебя напугать. – Он поспешил отвернуться.
Какого черта?! И тут я вспомнила о своих длинных волосах, ведь в них можно было бы спрятать горящие щеки. Тога вновь стала выцветшим от солнца полотенцем, а я – смущенной девочкой.
– Что ты тут делаешь?
– Мы не могли до тебя дозвониться, и я решил приехать.
– Кто это мы?
– Семья.
Впервые это слово относилось ко мне. Лучшее слово!
– А где все?
Мне удалось быстро проскользнуть в свою комнату, чтобы одеться.
– У Ануш. Нара-та сказала, что оставила тебе записку. Тебя не смогли разбудить.
Я неловко, словно чужими руками, натягивала на себя одежду.
– Ты закончила?
– Еще секунду! Я не видела ее. То есть записку.
Он появился в дверях именно в тот момент, когда я, уже одетая, лихорадочно соображала, куда деть свои руки.
– Ануш совсем плохо, вряд ли она переживет ночь.
Круги под глазами и помятый вид лучше всяких слов говорили, что поспать ему не удалось. Мой сон! Ваня с Денисом пришли за кем-то!
– Отвези меня туда!
Стало не важно, нуждались ли во мне там. Тиграну не понравилась эта идея – я научилась читать по его лицу.
– Там не как в кино.
– Я хочу быть рядом с ними. Ты ведь поэтому приехал?
Дверной косяк проскрипел, освободившись от его веса. Тигран не собирался отвечать на мой вопрос.
– Хорошо. Собирайся, я подожду тебя внизу.
Он был уже у входной двери, когда я произнесла:
– Можешь в гостиной подождать!
– Нет, это неправильно.
Должно быть, мне следовало знать почему. Но я не знала.
– Аствац им![34] – то ли устало, то ли раздраженно простонал Тигран. – Мариам, дома никого нет, я не могу остаться с тобой, это неуважение к твоему дяде!
Упрямый индюк! Он вышел, а я бросилась на кровать, глупо улыбаясь. Было в моем счастье что-то запретное. Где-то в незнакомом доме готовился траурно завыть дудук, а мое сердце выводило светлое соло на флейте. Но в том не было моей вины.
Мы приехали в соседний район с однотипными домами и подкошенными деревьями. Двор в это время отдыхал от людей. Потрескавшийся асфальт, старые стены и проржавевшие, но такие милые беседки, увитые диким виноградом, – каждая деталь возвращала в конец прошлого века, который я видела лишь в фильмах да на редких фотографиях.
– Пришли, – бросил Тигран.
Опять этот лед в голосе. Я знала наверняка, что увижу хмурый взгляд, обращенный в телефон. Трижды я пыталась выяснить причину его раздражительности, но на работе все как один тут же меняли тему разговора.
– Зайди в дом, я подойду через минуту. Мне…
– …нужно позвонить! – огрызнулась я и потянулась к дверной ручке.
Дверь квартиры была приоткрыта, и я вошла, стараясь не беспокоить старые половицы своей ревностью. Запах лекарств и одиночества заполнил мои легкие, и по коже побежали мурашки – здесь веяло смертью.
Услышав шорох, в коридор вышла бабушка Тиграна. Она явно удивилась, но, быстро вернув лицу прежнее выражение, поставила на столик поднос с туркой и пустой чашкой.
– Мариам! Как ты тут оказалась? – коснулась она губами моей щеки.
Раньше я очень редко позволяла себе и другим тактильное проявление эмоций, но в Армении это считалось обычным делом, и я смирилась. И сейчас, поддавшись порыву, я коснулась ее плеч.
– Меня Тигран привез.
Взгляд ее уперся в дверь, и я поспешила объяснить:
– Он разговаривает по телефону.
– Странно. Мне он сказал, что у него дела на работе.
– Это моя вина: я заставила его привезти меня сюда. Как бабушка?
Рузанна вздохнула. Напряженное ожидание последних дней наложило отпечаток на ее немолодое,
