На букву "М" - Елена Лабрус
— Ну раз пришла, пусть заходит, — ответил ей спокойный мужской голос.
Сердце от волнения ушло в пятки, но я выдохнула, высоко подняла голову и бесстрашно шагнула.
И зря. Зря не посмотрела под ноги.
— Вот блин! — вырвалось, когда я чуть не разбила нос, запнувшись. Какой дурак делает на входе в комнату…
— Осторожно злая ступенька, — усмехнулся Данилов. — Кажется, Зина забыла предупредить.
Но я уже забыла и про Зину, и про ступеньку, и про то, что чуть не растянулась. Я смотрела на Данилова и не могла поверить: глаза его скрывала тугая повязка. Нет, я уже видела на его лице в больнице бинты. Но там поверх них были такие мягкие очки, что надевают для сна, чтобы не мешал свет. И поскольку он спал, а я не стала его будить, то и подумала, что надеты они на глаза ради сна. Но сейчас…
Я помахала рукой у него перед лицом как полная идиотка. Он даже не дёрнулся. Как все слепые, держал голову так, словно глядел куда-то вверх.
— Да присаживайтесь уже, не стойте истуканом. И здравствуйте! — видимо, зная, какое производит немеющее впечатление, усмехнулся он.
— Здравствуйте! — присела я на краешек стула, не зная, как теперь выкручиваться. Он меня не видит. Не знает кто я. Ждёт, если я правильно поняла, некую соискательницу на роль помощницы.
— Там на столе лежит книга. Откройте на любой странице и прочитайте любой абзац.
— Книга? — Я посмотрела на пустой стол.
— Моя. Книга, — произнёс он жёстко, теряя терпение.
— Да, да, сейчас, — выдернула я из брошенного у ног рюкзака так и не подписанное им «Чёрное» и она открылась на той странице, где сделала закладку. Моё любимое место.
Глава 23. Софья
— Это было сплетение взглядов, обжигающее либертанго зрачков, — я откашлялась, понимая, что сцена слишком откровенная, но отступать было поздно. — Музыка, пронизанная свободой, что превратила танго в высокое искусство. Связь, пронизанная щемящим пронзительным чувством невозможности, что превратила соитие ничего с ничем, отверстий в радужной оболочке, в испепеляющий танец разбитых сердец, что и не снился их телам. Она была замужем. Он — женат. Она предала его. Он её не простил. Эта неутолённая страсть как палач зло хлестала их души плётками, раздирала, рвала в клочья. И толчками, горячими струями вырвались из груди так и не сказанные когда-то слова. «Я люблю тебя», — произнесла она одними губами. «Я не могу без тебя», — прошептал он.
Я остановилась перевести дух. И снова откашлялась, не зная, продолжать ли дальше.
— Сколько вам лет? — поднял он руку, словно говоря «достаточно».
— Девятнадцать.
— Как вас зовут?
— Софья.
— Как город? Или как Ковалевскую?
— Как Тимофееву, — улыбнулась я. — Софья Алексеевна Тимофеева.
— Ну что ж, Софья Алексеевна, — дрогнули уголки его губ в улыбку. — С клавиатурой, я думаю, в свои девятнадцать лет вы справляетесь неплохо. С программой Ворд тоже. Ваша задача набирать текст, что я буду диктовать лично или записывать его с диктофона и перечитывать мне. Собственно, всё. Зина покажет вашу комнату.
— Мою комнату?!
И я могу ошибаться, но судя по тому как шевельнулась повязка, он недовольно насупил брови. А я вдруг поняла на кого он похож с этим плотным куском ткани, что затягивался на затылке узлом. На Фемиду. Только мужского рода. Значит, Фемид?
— А вы хотите каждый день мотаться туда-сюда из города? — вопрошал Данилов как истинная богиня правосудия. — К тому же я часто работаю по ночам. Но если вас не устраива…
— Устраивает, — выпалила я и тут же, пользуясь тем, что он меня не видит, зажала рот рукой. Что я несу? Какое «устраивает»? Куда устраивает? — Только у меня один вопрос. Нет, два.
— Тысяча в день, — он словно читал мои мысли.
Я судорожно считала. Тридцать дней в месяц. Два месяца. Если два через два. Мало!
— Две.
Теперь повязка дёрнулась вверх вслед за бровями.
— Учитывая полный пансион и «ол инклюзив», — он подумал. — Также, что вы нужны мне максимум на месяц-два, пока не снимут повязку, — он снова подумал. — Полторы.
— Тогда я смогу только два через два, — совсем потеряла я совесть. Но чувствовала, каждой клеточкой ощущала, что он хочет меня оставить. Но, хуже того — я сама невыносимо хотела остаться. Ну, не было у меня иного выбора — катастрофически нужны деньги. — Леонид Юрьевич, — максимум сухой и деловой голос. Честность тоже на максимум. — Позвольте я объясню. — Через два месяца, и я пойду учиться. Второй курс. Но на учёбу мне ещё нужно заработать за лето денег, поэтому…
— Сколько? — он встал, но, кажется, по причине своей слепоты, шагнуть вперёд не рискнул.
— Сто семнадцать пятьсот, — выдохнула я. И хотела пояснить, что немного я уже скопила и, если получится продать… но он снова перебил, пока я набирала в лёгкие воздух.
— Давай так. Ты поработаешь несколько дней, а там видно будет. Если получится, меня всё устроит, я найму тебя на весь двухмесячный срок на моих условиях и заплачу твои несчастные сто семнадцать пятьсот. Если нэт, — он развёл руками.
— На нэт и суда нэт, — вспомнила и я анекдот, что он цитировал в одном из своих недавних интервью. (Подсудимый, последнее слово. — Двэсти пятьдэсят тысяч. — Суд удаляется на совещание. — Вы признаёте себя виновным? — Нэт. — На нет и суда нет).
Мы оба улыбнулись.
— Зина! — крикнул он.
— Я могла бы начать прямо…
Но его помощница по хозяйству словно стояла весь наш разговор у двери.
— Слушаю, Леонид Юрич.
— Накорми девушку и проводи в мой кабинет.
— А как же вы? — и столько тревоги было в её широком румяном лице, глядя на Данилова, столько заботы.
— Я как-нибудь справлюсь. Сам, — огрызнулся он, не желая казаться беспомощным и слабым.
Я подхватила свой рюкзак, торопясь за Зиной, оглянулась на пороге и именно в этот момент он сказал:
— Осторожно!
— Я помню. Злая ступенька, — улыбнулась я и, успешно её преодолев, шагнула… в свою новую жизнь.
Глава 24. ВП
Её пальцы бегали по клавиатуре с такой скоростью, что «яблочные» клавиши с новой системой нажатия «бабочка» издавали звук, словно на улице зарядил дождь. А мне никогда так хорошо не работается как в дождь. Хотя в окно кабинета и доносился зуд жаркого летнего дня, а спина прилипала к спинке кресла от пота.
Я раскачивался в кресле, она печатала. Она печатала и перечитывала напечатанное, а я раскачивался в кресле. И всё было хорошо, пока она набирала то, что с грехом пополам я уже наговорил на диктофон и что написал сам, когда
