Бобры добры - Галина Валентиновна Чередий
Я захватил губы Ксюхи, толкаясь языком в ее рот и нелепо, растопырил локти, стараясь и не навалиться на нее всей тушей и одновременно держать на расстоянии Лекса. Я хочу этот момент исключительно себе, отвянь, брат. Для меня и так пустить тебя первым было, сука, великим подвигом. И нет, меня ни хера нигде не щекотит, что я сунул свой член в женщину сразу после члена брата. Смотреть на них вставило так жестко — сроду ничего так не заводило. Да что там сроду… я в принципе не знал, что могу до такой степени сбрендить от возбуждения, да еще и при таких обстоятельствах. Крыша оторвалась в секунду и усвистала так, что до сих пор не видать. И не надо. Не понимаю, как мы до этого дошли, как так случилось, что мы с братом сначала женщину чуть не разорвали, перетягивая каждый себе, а потом и поимели, и ни у кого тормоза не сработали. Но понимать уже безнадежно поздно, обратно ничего не повернешь, да и осознаю со всей доступной мне сейчас четкостью — не хочу ничего обращать вспять. Мне все понравилось именно так, как и случилось, и я хочу выбрать этот кайф весь до капли, потому что жопой чую, что начнет происходить с минуты на минуту. Прямо каждым нервом ощущаю обратный отсчет. Три, два, раз, понесла-а-ась!
Ладошки Ксюхи уперлись мне в грудь, силясь отпихнуть, она замотала головой, обрывая поцелуй, и вся заизвивалась, выталкивая мой обмякший прибор из уютной жаришки и пытаясь вырваться из-под меня.
— Отпусти! — взмолилась почему-то шепотом, и я хоть и с сожалением, сместился на бок, выпуская ее.
Девушка резко села, рванулась вскочить, но Лекс мигом тоже сел и обхватил ее лапищей за плечи, не давая подняться.
— Отпусти! — на это раз она уже хрипло вскрикнула, заметавшись взглядом, явно силясь смотреть куда угодно, только не на нас.
— Не вскакивай, Ксюх, голова может закружиться, — и не подумал послушаться ее брат.
— Отпусти. Пожалуйста, — раздельно повторила она и, подтянув к себе колени, тесно их сдвинула в попытке максимально прикрыться от нас. — Мне нужно… у меня салфетки в сумке есть.
— Сейчас, — я подорвался и придерживая штаны, подошел к тачке.
Выудил из бардачка нашу дежурную большую упаковку салфеток, выронив оттуда попутно серебристую ленту презервативов. Твою же мать! Два дебила — это сила, верное утверждение. Четыре, бл*дь головы на двоих с братом, и ни одна из них о защите-то не вспомнила. Потому что вштырило так, что мыслей не осталось, одни инстинкты. Ну точно как те ошалевшие кобели в собачьих свадьбах, что таскаются сутками напролет за сукой, учуяв ее течку, забывают и где их дом, и кто хозяева, не видят вокруг ничего, лезут под колеса машин, дерутся насмерть, готовы рвать в клочья любую преграду. Вот такой он, инстинкт размножения животный, который у некоторых сильнее инстинкта самосохранения. Но мы-то не животины тупые, и не в размножении дело. Как раз его-то и стоит избегать. Сука, теперь еще и эту проблему решать надо.
Я развернулся к брату с Ксюхой, и мысли о наличии проблемы испарились мгновенно. Она, раскрасневшаяся, глазищи пронзительно синие распахнуты, зрачки еще как у наркоши, пряди еще липнут ко лбу и шее золотыми колечками, футболка с лифчиком задраны, и хоть грудь сейчас прикрыта коленями, я помню, какая она. На вкус, на ощупь, как лакомо прыгала, когда она Лекса объезжала, как ощущалась подо мной. На одной ноге у нашей внезапной любовницы все еще штанина джинсов и голубые трусики, вторая ступня в белом носке. Вся бедная, итак же мелкая, еще и съежилась в усилиях прикрыть все и сразу, беззащитно-трогательная, а над ней нависает сидящий рядом Лекс, и у него опять стоит колом. Ну чисто коршун хищный над уже сбитой на землю голубкой. И у меня от взгляда на них мигом потянуло в паху. Потому что эта хищная натура у нас с брательником общая, походу. На хер бы эти салфетки, не время для них еще, ведь не нажрался же! Просто шагнуть обратно, бухнуться на колени на смятый уже плед, схватить ее за лодыжки, потянуть на себя, открывая вид на ее пухленькие нижние губки, уже утопающие в общей влаге, и впиться в верхние, мягко наваливаясь и укладывая обратно под себя. Сожрать писк возмущения, что будет обязательно, но недолго, всем нутром чую. И скользнуть обратно в нее, тесную, мокрую и горяченную. В этот раз медленно, ничего не пропуская, смакуя, а не нажираясь, как зверюга с голодухи. Трахать ее, меняя скорость, угол, глубину, вертеть по-всякому, изучая, в какой позе мою мороженку пробирает круче…
Но хрен мне, а не продолжение, потому как рядом с ней сидит долбаное мрачное осложнение, брат, что пялится на меня с «только сунься опять» видом. Сто пудов у него обострение совести сейчас приключилось, знаю я его. И если я бы с откатом у девушки наедине нашел как справиться, заболтал, заласкал и веселье бы продолжилось, то чего делать с тем же самым еще и у брата, я не в курсе. А тут явно у нас диагноз «ни себе, ни людям».
— Давай помогу, — сделал я все же отчаянную попытку, опускаясь рядом с Ксюхой и выдергивая из пачки салфетку. Ясное дело, попытку безнадежную.
— Нет! — ожидаемо дернулась она от меня, наткнулась плечом на нависающего с другого бока Лекса и теперь уже оттолкнулась пятками, отъезжая от нас обоих подальше до самого края пледа. — Я сама. И отвернитесь, пожалуйста.
Я спорить не стал, пересел спиной к ней, а брат, резко выдохнув, вообще подорвался и усвистал куда-то за деревья.
— Слушай, ты только не психуй, ладно? — попросил я, глядя честно перед собой. — Ничего такого не случилось ведь, понимаешь?
Ага, ничего. Самый охеренный секс только случился, и это при моем немалом опыте. Кто же знал, что меня от групповухи, от наблюдения, что сначала брат мой… расколбасит до невменоза почти? Я, конечно, и так знал, что скотина на всю голову
