Фред Стюарт - Блеск и будни
Но все омрачало ее раскаяние и чувство вины за смерть отца. Снова и снова она ставила под вопрос правильность своего решения спастись бегством. Хотя в глубине души она понимала, что не виновата в убийстве, с точки зрения закона она, вероятно, была виновна, и ее побег только усугублял ее возможную виновность. Тот факт, что Люсьен заплатил за поддельный паспорт на имя Аделаиды Маркхэм, позволивший ей выехать из страны, только ухудшал дело (модельер подозревал, что Лиза не в ладах с законом, но, горя желанием использовать ее в качестве манекенщицы, не стал задавать ей слишком много вопросов). В ее памяти навсегда запечатлелся образ ее дорогого отца, дымящийся труп которого лежал на кровати в коттедже арендатора в ту ужасную ночь. Человек, который всю жизнь посвятил правому делу, был загублен своей греховной дочерью…
Переворачивая страницы газеты «Таймс» (Люсьен, как и многие другие щеголеватые французы, слыл англофилом и подписывался на лондонскую газету, чтобы не отставать от моды), она увидела заголовок: «Лорд Понтефракт венчается с леди Сибил Хардвик». Ее затрясло, когда она начала читать:
«Третий граф Понтефракт, унаследовавший две недели назад этот титул после сенсационного убийства его деда, второго графа, в Понтефракт Холле, Йоркшир, удивил графство женитьбой на леди Сибил Хардвик, состоявшейся вчера в Неттлфилд Холле. Непристойная торопливость новобрачных вызвана необходимостью отъезда лорда Понтефракта в Индию на пароходе «Звезда Востока». Новый граф, бывший Адам Торн, поклялся разыскать второго индуса — убийцу своего деда и предать его суду. Полагают, что двое мужчин, один из которых был убит на территории Понтефракт Холла, являются фанатиками из секты, поклоняющейся индусской богине Кали. Новая графиня Понтефракт — дочь графа и графини Неттлфилд…»
— Аделаида, ты готова?
Она обернулась и увидела, что ее хозяин торопливо спускается по лестнице из своей спальни. Люсьен был изящного телосложения, на два дюйма ниже Лизы, но в своем великолепно сшитом вечернем одеянии он все же выглядел элегантно, а в Париже за элегантность прощалось многое.
У подножия лестницы он остановился.
— Что случилось? Почему ты плачешь?
— Это… ничего. — Она положила «Таймс» опять на стол и, зарыдав, упала в кресло. «Адам, — думала она. — Моя любовь, мой рыцарь, весь мир… и он женился на ком-то другом. А я вынашиваю его ребенка… что же мне делать?»
— Перестань плакать! Сейчас же перестань! Ты испортишь платье.
Люсьен подошел к ней и затопал ногами.
— Отстаньте от меня с вашим платьем, — всхлипывала она. — Я не могу пойти на бал. Мне хочется умереть. — Она закрыла лицо руками.
— Твои слезы оставят пятна на шелке! — Люсьен чуть ли не визжал. — Прекрати!
Она взглянула на него сердитыми глазами.
— Ах, успокойтесь, ужасный человек, — воскликнула она. — Мое сердце разбито, и мне наплевать на ваши дурацкие наряды.
— Дурацкие? — взвизгнул он. — Ты называешь эти выдающиеся вещи дурацкими? Вы… как говорят по-вашему? Уволены! Я вас увольняю! А теперь снимайте мое платье и сейчас же убирайтесь отсюда!
Лиза поняла, что зашла слишком далеко. Она создала второе «я» под именем Аделаиды Маркхэм, чтобы скрыться от полиции, и какие бы душевные боли ни переживала, она должна умасливать Люсьена, чтобы не лишиться этой работы. Она поднялась на ноги, вытерла глаза батистовым носовым платком. «Дурацкое» платье было великолепным, мечта из бледно-голубого шелка, огромная юбка отделана розовым шифоном. Она знала, что платье выглядит сказочно. Лиза холодно посмотрела на Люсьена, стараясь выбросить из сердца боль и вину.
— Люсьен, не думаю, что вы меня уволите, — сказала она. — Император окажется в ужасном настроении, если я не приеду сегодня в Тюильри. Я извиняюсь за сцену, которая только что произошла, но я прочла в «Таймс» некоторые очень тяжелые для меня известия…
— Какие известия? — прервал ее Люсьен, его страсть к сплетням взяла верх над всем остальным.
— О человеке, которого я знаю, — грустно прошептала она. — О человеке, которого я люблю, но, боюсь, навсегда потеряла. — «Нет! — подумала она, выпрямляясь. На лице ее появилось выражение решимости. — В один прекрасный день я отыщу Адама». Она взглянула на Люсьена: — Так мы едем во дворец?
Она набросила на плечи кашемировую шаль и направилась к двери. Люсьен подумал, что он никогда в жизни не видел, чтобы женщина выглядела так прекрасно.
— Берете ли вы, Леттис Уинфред Десмонд, этого мужчину в качестве законного мужа, чтобы…
Пока преподобный Бартоломей Крингал бубнил эти слова, Леттис смотрела через белую подвенечную вуаль на Гораса Белладона, мужчину, которого она чуть не потеряла из-за сестры. Горас Белладон так ужаснулся толков вокруг убийства преподобного Десмонда, что отказался от своей помолвки с Леттис. Убийство породило много сплетен и шума, а заголовки в газетах давались именно смачно-сенсационные, как и предсказывал Стрингер Макдаф: «Убийство на торфяниках!», «Дочь приходского священника убивает своего отца!», «Подозреваемая исчезает, считается, что она покинула Англию!». Вся страна, зачарованная загадочным преступлением, смаковала каждую деталь, и сестры Десмонд притаились за заросшими диким виноградом стенами дома приходского священника в Уайкхем Райз. Это продолжалось до тех пор, пока после похорон отца в склепе Йоркширской церкви церковное начальство не выселило их из дома, чтобы освободить место для семьи преемника преподобного Десмонда. Даже человек с таким черствым сердцем, как Горас Белладон, был тронут ужасным положением Леттис и Минны, которые практически остались без ничего. Он дал Леттис взаймы двести фунтов стерлингов, убедительно просил их приехать и пожить в монастыре, неподалеку от его дома в пригороде Манчестера, пока не уляжется весь этот шум. Леттис и не нуждалась в особых уговорах, она была в отчаянии. Они покинули дом священника, взяв с собой свои немногочисленные вещи, и поехали в Манчестер, вселились в просторную кирпичную виллу, где хозяйничала овдовевшая мать Гораса. Со временем страсть Гораса, мужчины среднего возраста, к прекрасной Леттис вспыхнула снова, и он возобновил свое предложение, которое она тут же приняла, не тратя время попусту.
Но она никогда не простит Лизе то, что чуть не потеряла богатого мистера Белладона.
— Я объявляю вас мужем и женой.
Слезы радости и облегчения наполнили ее глаза, когда она приподняла вуаль и повернулась к своему толстощекому, с бакенбардами жениху, который поцеловал ее. Готическая церковь Святого Стефана была заполнена лишь наполовину бизнесменами Манчестера и их подчеркнуто благочестивыми женами, многие из которых хотели уклониться от этой церемонии, но пришли под нажимом мужей, которые, в конце концов, вели дела с Горасом. Тем более скандал начал утихать.
