Эстер Росмэн - Без покаяния. Книга первая
— Не беспокойтесь, со мной все в порядке.
Он сопротивлялся желанию рассказать ей правду. Более всего препятствовала тому его гордость, но уже и прошедший прием стал для него как бы репетицией спектакля под названием «Жизнь в унижении». Наверное, следовало бы рассказать ей все. Без гнусных подробностей, конечно… И потом, Бритт и Энтони как члены семьи должны же хоть в общих чертах представлять себе ситуацию.
— Буду краток, Бритт, поскольку не хочу слишком перегружать вас и Энтони своими проблемами. Просто я осознаю, что своим поведением создал необходимость как-то объясниться с вами. Очевидно, вы уже достаточно хорошо поняли, что Моник и я находимся на грани разрыва.
— О, Элиот, как все это грустно.
— Не сегодня это началось, поверьте мне. Не подумайте, что это просто размолвка, случившаяся на днях. Просто то, что до поры до времени можно было утаить в потемках семейной жизни, именно сегодня вышло наружу. И теперь не только касается наших личных отношений, но и задевает меня в профессиональном плане, грозит поломать мне карьеру. Не буду входить в подробности, но должен поставить вас обоих в известность, что нахожусь в весьма неприятной и крайне щекотливой ситуации.
— Да, Элиот, самое время было свалиться на вашу голову еще и родственникам из-за океана.
— Время и впрямь не совсем подходящее, но если быть до конца честным, то я рад вашему появлению, оно как-то отвлекло меня, развеяло мрак. Это всегда помогает, когда ты можешь хоть ненадолго отдохнуть от своих собственных проблем.
— Определенно, вы храбритесь, говоря так.
— Нет, не храбрюсь. Так оно и есть, поверьте. Но хватит обо мне. Я бы с гораздо большим удовольствием поговорил о вас.
— Обо мне? Ну, эта тема едва ли кому интересна.
— Я ничего не знаю о вас, Бритт. Раз уж мы принадлежим к одному семейству, хотелось бы получше узнать о новой родственнице.
Она улыбнулась.
— Рассказывать-то особенно нечего. Пока, во всяком случае. Пройдет несколько лет, и тогда, возможно…
— Бритт, я узнал, что вы собираетесь поступать в школу правоведения, — сказал он, пытаясь ее разговорить.
— Да.
— Что вас заставило прийти к такому решению?
Она сложила ладони перед собой и стала смотреть на луну так, будто видела там свое будущее. Наконец сказала:
— Вы действительно хотите это знать?
— Ведь я же спросил, разве нет?
— Обещайте, что не будете смеяться?
— Бритт, вы не забыли, что я дипломат? Можете смело посвящать меня в самые важные государственные тайны, и я бровью не поведу.
— Ну, это я так, для собственного спокойствия. Только не смейтесь.
— Ни в коем случае, обещаю.
— Я подумываю, не стать ли мне президентом.
Элиот выслушал эту фразу и медленно несколько раз кивнул, будто обдумывая услышанное. Она смотрела на него, ожидая.
— Ну?
— Должен вам честно признаться, что подобное намерение не кажется мне слишком возвышенным.
Она шутя ударила его кулачком по плечу.
— Вы дразните меня, Элиот. Это нехорошо.
— Да нет же, я просто подавлен вашими амбициями. Но объясните мне, почему вы хотите стать президентом.
— Да не обязательно президентом, просто я так сказала… Я имела в виду, что сделаю что-нибудь замечательное, из ряда вон выходящее. Черт, ну не знаю… Ну стану, например, членом Верховного суда, как Энтони, — если, конечно, мне удастся получить высшее юридическое образование — или сенатором, как Харрисон, или членом Палаты представителей американского конгресса, или знаменитым сыщиком, если мне хватит на это способностей. Просто я чувствую, что способна на что-то выдающееся. И поймите, не сам по себе пост для меня имеет значение, а возможность, используя его, сделать что-то по-настоящему важное и нужное людям.
— Я восхищен. У меня нет слов.
Она улыбнулась.
— Спасибо, что не смеетесь. Я ведь прекрасно понимаю, все это звучит как похвальба пятнадцатилетнего, перехваленного родителями прыщавого вундеркинда. Но вы задали серьезный вопрос, вот я и пыталась серьезно вам на него ответить.
— Я вижу, замужество ввергло вас в весьма подходящее семейство. Харрисон вхож повсюду, вплоть до Овального кабинета [5]. Да и Энтони… Даже не представляю, что он для вас может сделать. Ведь у законников нет более высокой должности, чем та, которую занимает он.
— Ну, а вы наш семейный дипломат, — добавила она. — Мы приберем к рукам все ветви власти, если вы хорошенько все обмозгуете.
— Боюсь, что я слишком мелкая сошка.
— Но вы еще молоды. Тридцать… Сколько?
— Тридцать четыре.
— Так вы только на десять лет перегнали меня? — Бритт рассмеялась.
Элиот не мог не восхищаться ею. Ему нравилось ее стремление оставаться самой собой, говорить от чистого сердца. Ему нравилось в ней все. Она взяла его под руку.
— Итак, я посвятила вас в тайну своих амбиций. А каковы ваши? Вы хотите стать министром иностранных дел? Послом? Кем?
— В настоящее время я пытаюсь сообразить, как подостойнее завершить свою деятельность на нынешнем поприще.
— Это дипломатическая отговорка. Лучше скажите мне честно, как и я вам сказала, чего вы хотели бы в этой жизни добиться.
— Знаете, а ведь Моник никогда не спрашивала о том, какие замыслы таятся у меня в душе.
— Ну, я же не Моник.
Он усмехнулся. Нет, она определенно ему нравится.
— Хорошо, я скажу вам. Для начала неплохо бы стать министром иностранных дел. Вот я и выговорил это вслух.
Она улыбнулась.
— Это прекрасно! Но сказано как-то не очень уверенно, ведь так?
— Да, пожалуй…
— Как вы полагаете, когда это произойдет?
— То есть когда стану министром иностранных дел? Не думаю, что это будет следующим постом, на который меня назначат. Сначала, вероятно, придется перебраться в Белый дом, на какую-нибудь политическую работу. Это первый шаг.
— Не значит ли сказанное вами, что вы демократ?
— Тсс… Не так громко. На дипломатической службе не рекомендуется иметь политические пристрастия. — Он подмигнул ей. — Всегда найдется дерьмо, которое тебя заложит. Простите, как говорится, мой французский.
— Ничего, Элиот, я и сама иногда люблю пустить крепкое словцо. Правда, не в присутствии Энтони.
Элиот собрался было ответить, но решил промолчать. Не стоило комментировать, все и так понятно. Он сам, будучи подростком, следил при отчиме за своим языком. Энтони нетерпимо относился к грубым словам. Но, выходит, она не может свободно себя чувствовать рядом с мужем и пользоваться языком по собственному усмотрению. Хотя, может, это и неплохо, Бог его знает. У них с Моник в этом смысле слишком свободно.
