Тильда Лоренс - Гадюки в сиропе или Научи меня любить
– У меня все хорошо, – ответил растерянно. – Честно.
– Обманываешь, конечно, – не поверила ни единому слову Лота. – Ты же понимаешь, что мать обмануть невозможно. Я знаю, почему ты не хочешь говорить об этом. Никак не можешь оправиться от смерти Люси. Я права?
– Права, – согласно кивнул Дитрих, поняв, что нет смысла спорить с матерью.
Она видит все, что происходит в его жизни, она все это подмечает. И сейчас не стоит отнекиваться, говоря, что Люси ничего для него не значила, потому и смерть её осталась незамеченной.
У него и раньше характер сахарным не был. Наладить с ним контакт получалось лишь ценой невероятных условий. Чтобы Дитрих кому-то доверился, должно было пройти еще больше времени. Сейчас он стал просто невозможным. Единственные, с кем Дитрих более или менее откровенничал, оказались Паркер, Керри и Аманда. Идти к родителям со своими проблемами было стыдно. Они, конечно, поймут, пожалеют, скажут в нужный момент необходимые слова, но у них и своих забот достаточно. Зачем грузить их своими переживаниями? Такой точки зрения придерживался Ланц, оттого и не торопился обращаться за помощью к родителям.
Людям свойственно думать, будто им известно, что нужно тем, кто их окружает. Конечно, не стоит откровенничать со всеми, кричать на каждом углу о своих бедах, ведь это чревато негативными последствиями. Но с самыми близкими людьми можно и поделиться переживаниями. Сейчас эта перспектива и нарисовалась перед Дитрихом. Он мог нагрубить матери, попросить не лезть в его дела, но он решил, что откровенный разговор намного лучше скандала.
– Давай поговорим об этом?
– Я не знаю, что сказать, – признался Дитрих. – Правда, не знаю. Быть может, просто не настало время, когда я смогу поделиться своими переживаниями. Знаешь, мам, со временем мне становится легче. То, что, казалось, никогда не забудется, постепенно становится менее значимым. Как старинные фотографии. Со временем они теряют свою яркость, так же и мои воспоминания. Наверное, если бы я хотел забыть, у меня все получилось бы легко и просто. Но я не хочу забывать о ней, потому что она – важная часть моей жизни. В данный момент меня немного угнетает другое.
– И что же беспокоит моего мальчика?
Лота по привычке называла сына мальчиком, хотя сейчас это слово было не очень уместно. Деточка давно стала больше матери. Во всяком случае, в росте её значительно обгоняла. Проводя аналогию с собаками, можно было сказать, что они, как доберман и такса. Лота никогда особо высоким ростом похвастаться не могла, так что на сына приходилось смотреть снизу вверх, когда он стоял в полный рост.
Дитрих не любил таких проявлений нежности. Ему казалось, что его все еще считают ребенком, и это раздражало. Но вместе с тем он понимал, что никто его не пытается задеть, все получается произвольно, само собой. Для Лоты он и через много лет останется все тем же маленьким мальчиком, каким она видела его в детстве. Избавиться от первого впечатления трудно. Он и сейчас без особого восторга воспринял обращение матери, но предпочел пропустить его мимо ушей.
– Знакомство, – лаконично ответил Дитрих, но потом пришел к выводу, что необходимо развить тему и пояснить все матери в деталях. Она не обладала экстрасенсорными навыками, о новых знакомствах сына не имела ни малейшего представления. – Не так давно я познакомился с девушкой, – пояснил, вздохнув.
Не оставляли мысли, что мать начнет осуждать его за ветреность. За то, что так быстро распрощался со своим прошлым. Начал строить будущее, не погоревав, как следует. Женщинам свойственна излишняя сентиментальность. Лота могла чисто из женской солидарности оскорбиться фактом появления в жизни сына новой девушки. Она видела, как развивался его прошлый роман, весь он проходил у неё на глазах. Слышала, как сын признается в любви своей девушке, как он относится к ней, и тут вдруг резкий поворот на сто восемьдесят градусов. И словно не было никакой любви, только видимость её. Ненастоящее чувство.
Лота слушала сына внимательно. И не собиралась его осуждать. Она придерживалась мнения, что свою судьбу человек строит сам, помощники в этом деле только мешают. Советов может быть огромное количество, но единственный верный путь человек выберет самостоятельно. Рано или поздно сам ко всему придет.
Фрау Ланц уже давно для себя решила, что влиять на выбор сына ни при каких обстоятельствах не станет, и советы раздавать не станет, если он сам её об этом не попросит. В конечном итоге, Дитрих сам в состоянии решить, что ему нужно для счастья. Если его не будут устраивать какие-то пункты, он обязательно об этом скажет, не станет молчать. Лота не будет вмешиваться в его личную жизнь, проникаться симпатиями или антипатиями по отношению к спутницам Дитриха. Она примет и полюбит ту, кого сын выберет, но выбрать он должен сам. Потому и Аманда сейчас в штыки не воспринималась. Она появилась в жизни Дитриха, она есть. Это факт. Но плохая она или хорошая, подходит или не подходит Дитриху, пока неизвестно.
– Не могу определиться, чувствую ли я к ней что-то, или же просто пытаюсь отвлечься от воспоминаний о Люси. Аманда, она... интересная. У меня нет определенного набора слов, чтобы описать её такой, какая она есть. Потому что эта девушка и не поддается описания. Я мог бы сказать, что она милая, но она бывает не только такой. Часто она острит. Если ей что-то не нравится, Аманда не будет молчать, обязательно пояснит, какие моменты её не устраивают. Она умеет быть и притягательной, и отталкивающей. Дело в том, что она именно разная. Невозможно однозначно охарактеризовать её. Вероятность ошибиться – слишком велика.
– Разве это плохо? – удивилась Лота.
– Хорошо. Но немного непривычно.
– Она тебе нравится?
– Не знаю, – пожал плечами Дитрих.
– Сомневаюсь в этом.
– Почему?
– Ты всегда точно можешь сказать, нравится тебе человек или нет. Насколько я тебя знаю, ты всегда формируешь свое мнение, и никто не сможет тебя переубедить. Достаточно одного взгляда, чтобы ты разобрался в своем отношении к человеку.
Дитрих усмехнулся. Что верно, то верно. Именно так все и бывало раньше. Но и здесь Аманда сумела отличиться. Мнение Ланца о ней не было однозначным, оно колебалось, как маятник, отклоняясь то вправо, то влево. С плюса на минус, с минуса на плюс. Он не мог понять, что такого особенного в этой девушке, но все равно, сам того не желая, тянулся к ней. Отрицал свою симпатию, говорил, что ничего не чувствует, играл в друзей, но, оставаясь наедине со своими мыслями, четко понимал картину происходящего. Аманда ему симпатична. Она помогает ему чувствовать себя живым. Раньше ему казалось, что никогда больше не почувствует он желания жить, однако, это заявление было попрано Амандой, ворвавшейся в его жизнь, подобно урагану.
