Гарольд Карлтон - Жертва
К сумеркам он совершенно выбивался из сил. Санти показывал ему остров, пригласил его в свой дом в Дее и в свою квартиру в Пальме, но Марк не мог надолго оставлять Марчеллу и думал лишь о том, какая еще пьеса может пробудить память Марчеллы или какое ключевое слово может коснуться ее рассудка.
Он остановился в маленьком отеле неподалеку от клиники. Санти отвозил его в ресторанчики в Дее или в Пальме, где они обедали, предпочитая простую каталонскую кухню. Иногда Марк, правда, заказывал китайские блюда. Из международных телефонных кабинок он звонил Эми и Колу, рассказывая о своих успехах. Он позволил Эми сделать достоянием гласности только то, что Марчелла Балдуччи-Уинтон найдена, что она пострадала в аварии и теперь медленно поправляется в одной из клиник на Майорке. Из издательства «Вольюмз» шел поток поздравительных открыток, к которым прилагались письма Скотта, информирующего Марчеллу о небывалых тиражах ее книг.
— Ты долго собираешься оставаться там? — всякий раз, когда Марк звонил ему, занудно спрашивал Кол.
— Пока она не выздоровеет, — твердо отвечал Марк.
Иногда он не мог не сокрушаться, что так изматывается. Иногда он ненавидел это существо, которое было его матерью, желая втрясти в нее обратно ее душу и разум, заставить ее насильно стать той мамой, которую он знал.
Когда наступили теплые майские дни, Марк ощутил, что единственный явный прогресс наметился в его фортепьянной игре. Но как они ни желали того, никаких видимых улучшений в состоянии Марчеллы явно не наступало. Зато укрепились отношения между двумя мужчинами, потому что Марк начинал чувствовать неохотно растущее восхищение Санти. Поскольку Санти был единственной душой, знакомой ему на Майорке, и поскольку им приходилось проводить вместе долгие вечера, беседуя об искусстве, о музыке, о путешествиях, они почти помимо воли начинали нравиться друг другу. В Марке было слишком много от Марчеллы, чтобы Санти мог таить на него злобу, к тому же оба стремились лишь к тому, чтобы вылечить Марчеллу, а это сближало их.
— Неужели тебя действительно соблазняла идея стать монахом? — спросил как-то Марк Санти за ужином.
Санти улыбнулся, потягивая «Пало», майоркский ликер, вкус которого казался теперь приятным и Марку.
— Вот уж не думаю, Марк, — ответил он. — Слишком уж мне нравились иные соблазны…
— Я понимаю, о чем ты, — солгал Марк.
Обычно Санти рано отвозил Марка в его отель или тот уезжал на такси, проводя долгие ночные часы за сочинением длинных писем друзьям в Нью-Йорк и Болонью. Соблазны жизни не были тем, что он понимал, хотя у него и был облик мудреца. Отношения между людьми были таинственны и неизвестны ему. Его желания, спрятанные глубоко, еще ждали своего часа, чтобы пробудиться, ждали, когда он повзрослеет и осознает их.
Он предпринял попытки возвращения памяти своей матери со смутным ощущением, что на это потребуются недели, а может быть, и месяцы. К концу мая, после того как почти каждый день в. течение трех месяцев они работали с ней, Марк и Санти разговаривали с главным врачом клиники, и все вместе вынуждены были признать, что изменений в состоянии Марчеллы не наблюдается. Музыка успокаивает ее, но этого можно добиться и с помощью обычного стереомагнитофона. Марк немедленно отправился в Пальму и купил стереосистему вместе с записями ее любимых композиторов.
В клинику он вернулся со всеми своими покупками на такси. Санти сидел и разговаривал с Марчеллой, чье лицо оставалось по-прежнему безучастным.
— Я сдаюсь, — объявил Марк, устраивая свой громоздкий груз у Марчеллы на постели. — Когда я покупал это, я понял, что совсем и не нужен ей здесь. Если она будет слушать просто записи, ничего не изменится.
Санти посмотрел на него печально и понимающе.
— Глупо утверждать, что в ней происходят какие-то изменения! — продолжал, словно убеждая самого себя, Марк. — Доктор сказал, что в подобном состоянии и в добром здравии она может жить и жить долгие годы. Если так оно и есть, я не могу только и делать, что играть для нее на пианино день за днем.
Санти вновь перевел внимательный взгляд на Марчеллу.
— Ты должен поступать так, как считаешь нужным, — тихо сказал он.
Марк установил стерео и заправил кассету. Нежные звуки «Дафниса и Хлои» Равеля полились в комнату. Марчелла слабо улыбнулась.
— Видишь? — закричал Санти. — Музыка заставляет ее улыбаться!
Марк кивнул:
— А я что говорю — кассета справляется с этим не хуже меня.
В этот вечер они вместе ужинали в маленьком каталонском ресторанчике в Дее, где Санти с Марчеллой впервые обедали два года назад.
— Ты хочешь оставить ее здесь? — спросил Санти, когда им принесли суп. — Ты не собираешься забрать ее назад в Нью-Йорк, в привычную обстановку?
— Да, — вздохнул Марк. — Я думал об этом. Однажды я так и поступлю. Возможно, когда мы совсем отчаимся. К тому же она так хорошо здесь выглядит, да и…
Мужчины обменялись взглядами.
— Ну, она больше не моя мать! — оправдываясь, воскликнул Марк. — Ее дух, ее личность, ее душа— все это покинуло ее тело. Мы занимаемся самообманом, Санти. Это просто ее оболочка.
— Нет… — Голос Санти зазвучал низко и мудро. — Ее глаза меняются, когда ты играешь, готов поклясться!
— И что же? спросил Марк. — У собак уши улавливают звуки, которых мы не различаем, — и что это доказывает? Ничего это не значит.
После ужина они медленно прогуливались по центральной улице Деи. Санти был тих и молчалив.
— Ты просто не понимаешь, Санти. — Марк придерживал его за руку, чтобы повернуть и взглянуть ему в лицо. — Я так сильно люблю ее, что это убивает меня! Я начинаю ненавидеть ее из-за этого тупого выражения на ее лице. Не хочу я такой запомнить свою мать!
— Ты считаешь, мне хочется запомнить ее такой? — парировал Санти. — Но я буду продолжать заботиться о ней. Это будет моей личной привилегией. Она была самым чудесным человеком, которого я встретил в жизни. Благодаря ей я так много узнал о… ах, о жизни и любви, о многом…
Марк присел на каменную скамейку, уткнув подбородок в скрещенные руки.
— Мне нужна передышка, чтобы отдохнуть от тысячекратных повторений каждый день «Кто я?», Санти. — Он застонал. — Обещаю, что вернусь. Я не брошу ее.
— Когда ты уезжаешь, Марк? — спросил Санти.
— Через несколько дней, наверное. Обещаю, что я вернусь.
Санти, улыбаясь, покачал головой:
— Тебе не нужно ничего обещать мне, Марк. Я не могу смириться с поражением, поэтому я остаюсь. У меня есть небольшой участок земли возле дома, я продам его. Может быть, начну работать вместе со своим другом, у которого своя галерея в Пальме. Так что я смогу быть с твоей матерью каждый день или почти каждый день. Я присмотрю за ней.
