Лиз Айлэнд - Розовое гетто

— Так как прошел твой день? — спросил он. — До текущего момента. Сейчас-то, я знаю, ты на седьмом небе от счастья.

— Наполовину нормально, наполовину ужасно. — И я рассказала ему об общении с Касси, которое имело место быть после нашего телефонного разговора. — Думаю, она затаила на меня злобу, действительно затаила. Если бы ты видел выражение ее глаз в тот момент, когда она сидела с этими буклетами в руках…

— Некоторые люди так устроены.

— Точно, — кивнула я, подумав: «А некоторые просто психопаты». Я не сомневалась, что наткнулась на нашу редакционную психопатку, пусть и доказательств у меня пока не было. — И к тому же мне нужно поработать.

— Дома? — Флейшман, явно встревожившись, подозрительно покосился на мою сумку.

— Нужно подчистить хвосты.

— И сколько на это уйдет времени?

Я задумалась.

— Пожалуй, к две тысячи десятому году управлюсь.

— Ты принесла с собой книги? — спросил он.

— Только одну, которую редактирую.

На его лице отразилось разочарование.

— Пожалуй, пока браться за работу, — с неохотой признала я. Куда приятнее было бы поиграть со щенком, а потом улечься спать.

Флейшман поднялся.

— Пойду прогуляю Макса.

Я с сомнением посмотрела на меховой комочек:

— Он уже может ходить на поводке?

— Еще нет, но обожает его грызть. Я просто отнесу его вниз, а потом поставлю на клочок травы, если удастся ее найти.

Он ушел, а я достала рукопись. Устала так, что не знала, сумею ли прочитать хоть одну страницу до того, как усну. Провела десять минут, готовясь к работе: затачивала карандаши, варила кофе, что-то рисовала в блокноте.

Когда Флейшман и Макс вернулись, за редактирование я еще не взялась.

— Я посижу здесь, почитаю, — сказал Флейшман. — Тебе мешать не буду.

Уселся на диван с романом Джой Силвер «Забытые ночи», который я вроде бы прочитала, но о чем он, не помнила. Когда в следующий раз оторвалась от рукописи, книга лежала на полу рядом с диваном, а Флейшман спал со щенком на груди.

Я пожалела, что у меня нет фотоаппарата.

Но тут же покачала головой. Не следовало мне о таком даже и думать. К примеру, о том, как здорово придумал Флейшман, когда решил взять Макса домой, пусть меня и тревожило, что следующие пятнадцать лет придется заботиться о собаке. Нельзя было не ощутить в этой маленькой комнате, которую мы сейчас делили на троих, что поступок Флейшмана из разряда семейных. Мы, разумеется, не были мужем и женой… но все же. Поневоле в голову закрадывалась мысль: «А вдруг он еще воспринимает меня как подругу-любовницу».

Хотя я могла бы и не думать об этом. Флейшман был моим другом, в гораздо большей степени другом, чем бойфрендом. В прошлом, едва между нами что-то начинало складываться, одновременно набирал силу и обратный процесс. В результате он избегал моих взглядов и ходил в кино со своими приятелями, смотрел фильмы, где гремели взрывы, а полураздетые сексуального вида девицы носились с автоматами наперевес.

Когда же мы были только друзьями, как сейчас, он становился совсем другим. Нам было очень хорошо вместе, совсем как семейной паре, прожившей в ладу много-много лет.

И это раздражало. Ну почему человек, который тебе нужен, не может влюбиться в тебя? Тогда проблема разрешилась бы сама собой.

Я заставила себя сосредоточиться на рукописи, а не на загадке, которую являл собой мой сосед по квартире. Постепенно увлеклась историей. Время перевалило за полночь, и в дверях появилась Уэнди.

Уставилась на Флейшмана на диване, на меня за столом. Вновь на Флейшмана. Точнее, на Флейшмана и Макса.

Я поморщилась. Мы с Флейшманом не обсудили, что сказать Уэнди о собаке. И теперь я вдруг поняла — могут возникнуть сложности…

— Не знаешь, на каком месяце женщине могут сделать пункцию плодного пузыря? — спросила я в надежде отвлечь ее.

Уэнди даже не повернулась ко мне.

— Это что?

— Анализ, который делают беременные… зачем, честно говоря, пока не понимаю. Но женщина в этой книге хочет сделать пункцию на втором месяце. Вот я и думаю, не рановато ли?

— Черт побери, Ребекка, — фыркнула Уэнди. — Я дизайнер по свету, а не акушер-гинеколог.

Я рассмеялась.

— Но я спросила тебя о другом. — Она указала на грудь Флейшмана: — Что это?

— А-а, это Максуэлл Перкинс. Флейшман только сегодня его принес.

Уэнди плюхнулась на стул. В последнее время происходящее в нашей квартире раздражало ее все сильнее.

— Я думала, именно такие изменения нужно предварительно обсуждать с соседями.

— А когда мы хоть раз что-то предварительно обсуждали?

— Ты права. Это не демократия, это диктатура, и теперь диктатором станет этот меховой шарик. — В голосе слышалась искренняя тревога. — Я не шучу. Собаки доставляют массу хлопот.

— Именно так я и сказала Флейшману. Но он старался… купил щенка в мой первый рабочий день.

Уэнди сложила руки на груди.

— Тебе не кажется, что это странно?

— Почему?

— Очень уж… интимно. Подарить щенка. Ты не думаешь?

— Ну… да, по-домашнему.

— Точно. Как будто Флейшман хочет поиграть в семью. — Ее брови вопросительно изогнулись.

Я подняла руки и только тут почувствовала, как затекли плечи от долгого сидения над рукописью. Пришлось потянуться, как это сделала Касси в своем кабинете во второй половине дня. Я не могла поверить: работаю почти четыре часа, а конца еще и не видать! Может, я все делала неправильно?

— Как прошел твой день? — спросила я.

— Нормально. Я получила новый проект. Световое решение «Смерти коммивояжера». Кошмар. Профессора, должно быть, думают, что я должна специализироваться на трагедии, но вот что я тебе скажу: меня все больше тянет к мюзиклам и комедиям.

Я кивнула. Очень хорошо ее понимала. Изучая английскую литературу[35], я из семестра в семестр корпела над Джеймсом Джойсом и Уильямом Фолкнером, и как же хотелось почитать что-нибудь легкое и веселое!

Я посмотрела на исчерканную страницу «Педиатра и телохранителя». Похоже, мое желание воплотилось в реальность.

Рената рассказала мне, что главной причиной, побудившей ее похудеть, событием, бросившим ее в объятия Дженни Крейг, стала потеря девственности после выпускного вечера.

Ее старший брат, который только-только вернулся домой из колледжа и подрабатывал в загородном клубе инструктором по теннису, сказал ей, что Джейк Кэдделл, одноклассник, по которому она сохла с третьего класса, будет работать в том же клубе, обслуживать гольфистов. Брат не знал о ее неразделенной любви, даже не подозревал о ней. В классе Ренаты Джейк не входил в число первых красавцев, не слыл и большим умником. Пошутить любил, но ни разу, с третьего класса, не позволил себе, в отличие от многих других, посмеяться над ее избыточным весом.