Лиз Айлэнд - Розовое гетто
Едва я поднялась на третий этаж, дверь в нашу квартиру распахнулась. На пороге, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, стоял Флейшман.
— Наконец-то ты дома! Пицца остыла.
Он взял сумку с рукописью.
— Сойдет и холодная. — Даже после плотного ленча с сослуживицами есть хотелось ужасно. — Сидение за столом разжигает аппетит.
Флейшман накрыл маленький столик в «уголке развлечений». Речь шла о десяти квадратных футах, на которых нам удалось разместить круглый стол, диван, тридцатипятидюймовый плазменный телевизор, книжный шкаф и микроволновку (на кухне места для нее не было). Он даже положил на стол льняные салфетки и зажег свечу. В тот момент мне хватило бы коробки с пиццей на коленях и капельницы, подсоединенной к бутылке вина, но я оценила старания превратить вечер моего первого рабочего дня в праздник.
Хотя я и не могла понять, с какой стати мой друг решил, что это праздник. Как будто сам ни дня не работал.
— Присядь. — Он подвел меня к стулу и чуть ли не насильно усадил. — У меня для тебя сюрприз.
— Ох… — Я думала, что сюрприз — это пицца при свечах.
Однако Флейшман относился к тем людям, которые не разменивались на мелочи. Если уж пообещал большой сюрприз, то слова не расходились с делом. Когда он направился к стенному шкафу Уэнди, я поневоле задалась вопросом, что же он там спрятал. Одеждой-то он меня уже обеспечил, мне не хватало лишь уверенности в себе да навыков редактирования.
Вернулся Флейшман с большой картонной коробкой, которую осторожно поставил на пол. Простой коричневой коробкой, перевязанной белой лентой с бантом. Я так устала, что не могла сосредоточить взгляд на коробке, будто она пребывала в постоянном движении.
— Открой, — предложил Флейшман.
Я подозрительно глянула на него:
— Что там?
— Открой. — Я колебалась, и тогда он развязал бант.
После этого открывать коробку мне не пришлось. Она открылась сама. И внезапно я оказалась нос к носу со светло-коричневым щенком. Высунув розовый язычок и тяжело дыша, он скреб лапками о картон — хотел перебраться из коробки мне на колени. На чьи угодно колени. Как и все щенки, этот особой разборчивостью не отличался.
Он гавкнул. Я подпрыгнула.
— Милый, не правда ли? — Флейшман поднял щенка и устроил мохнатый комочек у меня на груди. Понятное дело, щенок тут же принялся вылизывать мне шею и лицо. — Его зовут Максуэлл.
— Максуэлл?
— В честь Максуэлла Перкинса[33], редактора. Я подумал, что кличка твоей собаки должна иметь прямое отношение к издательскому делу.
— Моей собаки?
Максуэлл вновь гавкнул, как бы подтверждая, что его это вполне устраивает.
— Я подумал, что лучше назвать его так, чем именем какого-нибудь знаменитого писателя — скажем, Хемингуэя. Не так уж оригинально. Разумеется, у Макса с оригинальностью тоже не очень. Мы могли бы называть его «Перкинс», но люди подумают, что его назвали в честь Энтони Перкинса[34]…
Пришло время прервать его монолог.
— Моя собака?
— Разумеется. Это подарок.
Щенок с трудом балансировал у меня на коленях, поэтому я опустила его на пол. Он тут же принялся карабкаться по моей ноге, стремясь обратно. Мне пришлось признать, что он действительно очень мил. Короткая шерстка вроде бы стояла дыбом, но на ощупь оказалась очень мягкой, а мордочка так и просилась на рекламный плакат «Паппи чау». Кончики ушек загибались вниз, придавая ему щеголеватость.
— Чистокровный норфолкский терьер, — пояснил Флейшман. — У него даже документы есть.
С трудом верилось, что у такого маленького смешного малыша есть родословная. Но опять же родословная обычно идет бок о бок с большими деньгами. А вчера, насколько мне помнилось, Флейшман потратил все.
— И что ты сделал? Ограбил зоомагазин?
Флейшман рассмеялся.
— Купил его по карточке «Американ экспресс».
— И с каких это пор у тебя появилась такая карточка?
На его лице отразилась обида.
— С десяти утра сего дня я ее гордый обладатель.
— И знаешь, что в конце месяца «Амэкс» заставит тебя расплатиться полностью?
— Значит, к концу месяца я как-нибудь раздобуду деньги.
А вот когда нам не хватало на оплату квартиры, он их раздобыть почему-то не мог.
Флейшман рассмеялся:
— Ребекка, чего ты так надулась? Я ведь и за пиццу заплатил по карточке… и ты, похоже, не возражаешь.
Едва он упомянул про пиццу, я схватила кусок и начала жевать, глядя на Максуэлла. Учуяв запах еды, он уселся на задние лапки и принялся вилять маленьким хвостом. Карие глаза растопили мою суровость. Они растопили бы и полярный ледник — во всяком случае, ту его часть, которая еще осталась.
— Эй, Максуэлл, хочешь пиццу?
— Нет, только не пиццу. Для него у меня специальная еда. Для щенков.
Флейшман говорил как строгий отец. Я удивилась.
— Не могу поверить, что ты завел собаку. Собаки отнимают много времени и сил. Они налагают на человека ответственность. Их нужно регулярно кормить, выгуливать, приучать к тому, чтобы они не гадили… — Мне, конечно, тут же вспомнилась Энн и ее песик. «Никакой личной жизни. Печальная история». И меня ожидало то же самое?
— Да, но щенки такие милые, — отозвался Флейшман. — Разве можно устоять?
Максуэлл уже жевал мой шнурок. По правде говоря, устоять я не могла. Помимо золотой рыбки, домашнего любимца у меня не было с детства. И я всегда хотела завести собаку.
— Я решил, что пора, — продолжил Флейшман. — Мы стареем, знаешь ли. А кроме того, всегда приятно возвращаться домой, зная, что тебя ждет теплое тело.
Я посмотрела в глаза Флейшману и почувствовала, как кусок пиццы застрял в горле. Посмотрела на Максуэлла — тот по-прежнему не сводил с меня полных обожания глаз. А может, просто проголодался. Действительно, приятно осознавать, что дома тебя ждет теплое тело, пусть даже и собачье. И пока у меня в руке будет еда, он никогда не посмотрит ни на кого другого. Разве от кого-то еще такого дождешься?
— Так что скажешь? — Флейшман тоже не отводил от меня глаз. — Можем мы его оставить, мама?
Я рассмеялась:
— Ты действительно думал, что я способна избавиться от такого чуда?
Словно понимая, о чем речь, Максуэлл гавкнул. Вызвав у меня новый приступ тревоги.
— Ты уладил этот вопрос с владельцем дома?
— Конечно. Дал взятку технику-смотрителю, когда пришел домой.
— Взятку?
— Внес аванс наличными.
Я бы с удовольствием прочитала ему лекцию о том, что вот так сорить деньгами нехорошо и когда-нибудь он об этом пожалеет, но, с другой стороны, он мог и не пожалеть. Флейшман жил в параллельном мире, где курицы никогда не возвращались на ночлег в курятник. А если возвращались, то начинали нести золотые яйца.
