Ферн Майклз - Хозяйка «Солнечного моста»
Мосс знал, что, пожимая плечами, он раздражает Агнес.
– Вполне возможно, фактически более чем вероятно, что Билли забеременеет, – ровным голосом сообщила Агнес. – При вашей вчерашней горячности сомневаюсь, чтобы кто-то из вас подумал о возможных последствиях и принял меры по их предотвращению. В любом случае, врач мог бы сказать вам, что эти дни месяца самые рискованные.
Рискованные для Билли. Благоприятные для Агнес. А для него? Не прошло и двадцати четырех часов, а Билли уже беременна. Легко говорить, что надо пользоваться случаем.
– Чего же вы хотите от меня, миссис Эймс? Сформулируйте так, чтобы этот корявый скотник вас понял. – Мосс порадовался, видя, как румянец розовыми пятнами заливает щеки Агнес. Всякое подобие тягучего выговора исчезло из его речи. То был юмор, теперь речь шла о деле. Билли стала предметом торговли. Хотелось бы ему возненавидеть эту старую хищницу, но в таком случае ему следовало бы возненавидеть самого себя.
– Речь идет не о том, чего я от вас хочу, Мосс, а о том, что потребуется Билли. Если вы не в курсе, то я могу сказать: Билли безумно влюблена в вас. Как вы можете заметить, я не спрашиваю о ваших чувствах – они в данный момент не имеют значения. Я хочу – и вправе ожидать от вас, – чтобы вы женились на моей дочери и защитили как ее репутацию, так и свою собственную.
Защитить его репутацию? На что это она намекает? Мало того, что она хочет женить его на Билли, так еще и это. Мосса удивили прямолинейные рассуждения Агнес о сексе и беременности, не прикрытые завуалированными намеками. Что-то здесь не так. Агнес была похожа на кошку, проглотившую канарейку, и у Мосса возникло чувство, что перья из ее хвоста щекочут ей подбородок.
Мосс хотел уже дать ответ, но решил заставить ее попотеть. Еще раньше, корпя над компасом адмирала, он принял решение. Разумеется, он женится на Билли. Помимо того, что Билли Эймс действительно милая девушка и удивительно страстная партнерша в постели, она позволит ему наилучшим образом решить проблему с Сетом. Папа помешан на идее продолжения рода Коулмэнов. Билли и ребенок освободят его от ответственности и обязательств, а он сможет попросить назначения на Тихий океан.
– Сегодня вечером я попрошу Билли стать моей женой, – протянул Мосс, не в силах сдержать широкую улыбку, расползавшуюся до ушей.
На мгновение Агнес оторопела. Она и не предполагала, что это окажется так легко, готовилась к более ожесточенной борьбе с этим высоким техасцем. У нее возникло неприятное чувство, что не она использовала его, а Мосс воспользовался ею в своих собственных целях. Однако дареному коню в зубы не смотрят. Не говоря ни слова, она взяла себя в руки и тронула машину с места. Пока Агнес выезжала со стоянки, Мосс включил приемник и настроился на радиопьесу Елен Трент с ее муками и терзаниями. Он откинулся на спинку сиденья, вытянул длинные ноги и низко надвинул козырек фуражки, так что Агнес не могла видеть в зеркальце глаз лейтенанта. Его отношение к делу вызывало досаду, но она предположила, что у них в Техасе принято заключать сделки именно так.
Небо уже начинало темнеть, когда Агнес высадила Мосса у ворот базы. Не успела она отъехать и мили, как разразилась гроза. Агнес из осторожности остановила машину у обочины. Не стоит рисковать, чтобы не попасть в аварию именно сейчас, когда золотые ворота Техаса приветливо распахиваются перед нею. Потребовалась определенная ловкость, чтобы перенести Агнес Эймс из этого мира самопожертвования и нужды в объятия роскоши. Роскоши Коулмэнов.
Наконец-то она дотянулась до всего, что считала своим с того самого дня, как появилась на свет, уже тогда оглушительно протестуя против такой несправедливости. Разве справедливы были, размышляла она, все обстоятельства ее жизни – от рождения в семье Мод и Мэтью Нейбауэр, богобоязненных, самодовольных родителей, до замужества за Томасом Эймсом, на которое она решилась из духа противоречия и которое терпела с мрачным смирением…
Даже в детстве Агнес задавалась вопросом: а что если бы все оказалось иначе, если бы Нейбауэры не жили на Элм-стрит, в доме, полученном Мод в наследство от матери. Мод вышла замуж за Мэтью, простого рабочего, вопреки воле своей матери, и весь город знал об этом. Они неодобрительно наморщили свои добропорядочные буржуазные носы, когда оказалось, что кто-то из их среды заключил брак с человеком, стоявшим ниже их всех по положению в обществе.
Мод, всегда нервная, легко возбудимая, денно и нощно переживала из-за того, что расценивала как преднамеренное пренебрежение. Глотая слезы, она развешивала для просушки выстиранное белье на рассвете, чтобы соседи не увидели ее и не напомнили, что у нее нет цветной служанки, которая выполняла бы такую работу. Нижнее белье вешалось между простынями, чтобы его не заметили, а в воду во время стирки галлонами выливался отбеливатель. Белоснежное белье было, по мнению Мод, синонимом добродетели. Рабочие комбинезоны водопроводчика Мэтью сушились в подвале. Не стоило наводить соседей на мысль, что он не носит костюмов и галстуков. Жизнь, по глубокому убеждению Мод, представляла собой ряд неодолимых препятствий.
С самых юных лет в обязанности Агнес входило убирать дом по субботам с десяти часов утра на случай, если придут гости. Гости никогда не приходили. В нижней гостиной она стирала пыль с бабушкиной мебели, обтянутой материей из конского волоса, заменяла вязанные крючком салфеточки на ручках кресел и натирала полиролью этажерку. Никто никогда не сидел в гостиной, даже Мод и Мэтью. Агнес скребла крыльцо перед входной дверью и натирала его воском, пока исходившее от белых столбиков сияние не становилось таким ослепительным, что его можно было заметить с подножия холма.
Однажды отец повредил спину и целое лето не мог работать. Они жили тем, что давал сад, и лишь изредка ели бекон. Она никогда не жаловалась, даже если вставала из-за стола голодной, но иногда все же морщилась, вспоминая угрозы родителей, запрещавших ей рассказывать своим друзьям, что они не едят мяса.
Друзья. Как мало их было, когда она росла, а крыльцо оставалось единственным местом, где разрешалось их принимать. Она никогда не могла пригласить их в кухню и угостить печеньем. Линолеум на полу кухни потрескался, стаканы были разномастными, а тарелки старомодными, и Мод боялась, что дети расскажут об этом своим родителям.
Агнес задумывалась, не приемная ли она дочь, и очень надеялась, что так оно и есть. Ей претила мысль, что она одной крови с этими боязливыми людьми, лишенными страстей. Невозможно было представить себе Мод, задирающую рубашку перед Мэтью, а из их спальни никогда не доносилось ни единого звука. Там всегда стояла тишина, как в могиле.
Томас Эймс привлек искорками в темных глазах и улыбкой, всегда готовой появиться на губах. Именно с ним она обрела нежные чувства, одобрение и непринужденность, чего ее так долго лишали. Мод пришла в ужас. Томас, на ее взгляд, был неподходящим женихом. Ленивый, беспутный, безнравственный. Его единственное пристанище – крохотные комнатки на втором этаже салуна на Двенадцатой улице. Какое будущее мог он предложить Агнес Нейбауэр?
Однако Агнес гораздо больше интересовалась животрепещущим и полным страстей настоящим. Улыбка Томаса, мягкость его характера покорили ее. Она задалась целью заполучить его.
Однажды девочка слышала, как ссорились Мод и Мэтью.
– Почему я не послушалась своей матери, ума не приложу! – кричала Мод. – Она была права насчет тебя! Совсем как я сейчас права насчет Агнес и этого парня, Эймса.
Агнес вышла замуж за Томаса в семнадцать лет. Они ограничились гражданской церемонией в мэрии Элктона, штат Мэриленд. Как и следовало ожидать – это случилось после рождения Билли, – она пришла к выводу, что сменила одну жизнь на другую, точно такую же. Стоило померкнуть огню страсти, и она уже всего лишь терпела близость Томаса, заставляя себя отдаваться ему по ночам в пятницу. Когда Мод и Мэтью умерли от инфлюэнцы, они с Томасом взяли Билли, ее немногочисленные игрушки и переехали на Элм-стрит. Ничего не изменилось. Агнес вела такую же жизнь, как и Мод, влачила такое же жалкое существование и ненавидела каждую минуту этой жизни.
Она всегда хотела большего, но как получить больше? Молитва не даст ответа, это любому дураку ясно, а тяжкий труд не сулит чудес. Сила воли и ум – вот что имеет значение наряду со здравой долей воображения.
Томас Эймс, муж, отец, посредственный кормилец, умер от недостатка воображения. О, когда-то оно у него имелось – это-то и привлекло в нем Агнес. Но время, заботы и неоплаченные счета сделали свое дело. Он старался изо всех сил, скрепя сердце вынуждена была признать Агнес, но перестарался в тот день, когда судорожно втянул в себя воздух – последний вдох – и умер в кухне на полу. Все произошло так быстро, что она лишь открыла рот от удивления.
